Герметизм всех прозападных советских поэтов несомненен. Все эти Евтушенки с Вознесенскими только обозначают демократизм и оппозицию другим западникам, с других застав. Глаза у них ледяные. Вы поставьте рядом Есенина или Заболоцкого.

Отчего же развился герметизм в поздней советской поэзии? Оттого, что по словам Межирова «муз с Олимпа перестал поставлять Аполлон»? И потому тоже. Очень уж легко поскидали с себя всё Ларины и Ростовы.

Но были и поосновательнее причины. Одна из них – поражение России в мировой борьбе. Казалось бы, о каком поражении речь? Выигранные войны, космос, искусство 20 века – сплошь русские!

Вот потому и поражение. А к поражению полагаются могильщики. Если Бродский при жизни не стеснялся плевать в восточную сторону, то Кушнер предпочитает собою любимым и единственным захлопнуть толстый том под названием «Русская литература».

Это еще поэт с Запада некто Хазанов отлил девиз – спасаться в языке. Русский народ, как оказалось, недостоин своего великого языка, поэтому мы отнимаем у него право на данный язык и уводим в собственное пользование. Бродский, правда, пытался окончательно порвать и с языком, но опыты его в английском ужаснули американскую критику. Всё же старые русские типа Набокова были покрепче.

Значит, теперь еще и язык. Вслед за «Роснефтью», алюминием, сталью. Вслед за яйцами Фаберже. «Выношу мебель!» – как нагло заявил товарищ Бендер, совершая уголовное преступление.

В городе сегодня бродскианцы контролируют всё. Чтобы не шевелилось. Два неумирающих толстых журнала, три с половиной полудохлых издательства. Больше не надо. Больше – опасно.

Как говорила незабвенная дочь Альбиона: русских должно быть не больше 15 миллионов, больше – опасно.

Так и петербургская русская литература: держать ее изо всех цыплячьих сил.

Думается всё же: посыплются вскоре все ваши застежки и запоры. Вместе с вашим герметизмом собачьим.

Полтора десятка лет назад СССР еще существовал в сознании местных писателей. Их грела единственная мысль, которая может греть в этой профессии: нас ждут.

Кто ждет? Те, кто не смог дождаться при Советской власти, потому что Советская власть всегда боролась с талантом и свободой.

Здесь надо сделать паузу. И понять, что Советская власть не хотела умирать и потому боролась со всяким, кто покушался на нее.

Но я не знаю ни одного действительно одаренного автора, который бы не шарахался от Советской власти, когда она хотела его приголубить.

Этот феномен до сих пор не понят. И не исследован. Почему писатели (а именно они провели всю работу по свержению Советской власти) так жестко стояли против нее? Чего они добивались? Братания с западными коллегами? Но всегда было известно, что западные писатели никогда не имели и десятой доли того влияния на общество, какое имели русские писатели. А говорить о такого рода отзывчивости с их стороны было просто смешно: никто на Западе никогда не выделял нравственное – только успешность была там в цене.

Поэтому основной причиной неприязни писателей к власти в СССР была жажда абсолютной славы. Их не устраивала уже роль любимцев общества, не грели льготы квартирные, профессиональные и прочие. Их сжигала бешеная зависть к писательской славе идолов 19 – начала 20 веков. Каждый из них видел свои книги выложенными в каждой квартире в качестве учебника жизни. Естественно, чем больше был градус нетерпения, тем мельче становился талант.

Но русский читатель также несопоставим с западным. Он ждет и надеется, что завтра или уже сегодня вечером над страной вознесется новый Пушкин. Только этим можно объяснить безумные вечера в Политехническом и расцвет Самиздата.