В этой книге речь пойдет о другой истории, такой истории, которая прогрессирует, не порождая никакого прогресса, об изменениях, которыми Европа лишь в малой степени может гордиться, об упущенных возможностях и загубленных шансах. Говоря словами Зигмунта Баумана, речь идет о «непрерывности альтернативного, деструктивного потенциала цивилизационного процесса»[4], о том феномене, который я называю «злопамятность культуры». В моей истории сплетаются воедино три слоя: генеалогия знаний о «цыганах» во всех ее ипостасях – от слухов до академической науки, от эмпирических наблюдений до химерических утверждений[5] и лживых измышлений; археология форм и образцов, в которых эти сведения представлены и обрели традицию – в первую очередь в литературном дискурсе; и наконец, культурная история того, что именно из первых двух слоев и каким образом вошло в историческую память Европы, на что это влияет и какие тенденции развития обусловило или же затормозило, а какие ускорило или замедлило.

Всего одно замечание к обозначениям, которые здесь выбраны. Если мы в нашей книге приближаемся к реальной жизни людей, которые существовали в прошлом или живут в наши дни, то речь всегда будет идти о народах рома или группах рома. Это самое всеобъемлющее обозначение, какое только возможно. В большинстве европейских стран утвердилось обобщающее понятие рома или ром – от слова «романее» со значением «мужчина, супруг»[6]. Сюда входит и небольшая группа немецких синти. Однако в XIX в. наименование «рома» касалось преимущественно тех племен, которые жили в Восточной Европе. Обширные группы испанских рома называли себя «кале», французские – «мануш», а русские «калдераш». Эти и другие самонаименования используются в тех случаях, когда необходима более точная социальная или этническая привязка. Чужеродное наименование «цыгане», этимология которого до сих пор не прояснена до удовлетворительного уровня, как и его эквиваленты в других европейских языках – такие как «джипси» или «таттаре»[7], являются сами по себе важным элементом того, что исследуется здесь как история увлечения и презрения. Под именем синти и рома люди рождаются, а «цыгане» – это общественная конструкция, в основе которой лежит базовый набор знаний, образов, мотивов, сценариев и легенд, с помощью которых только и можно в разговоре приписывать им коллективные признаки. Этот набор, закрепленный с помощью устоявшихся фигур мышления и восприятия, живуч благодаря традиции и, тем не менее, путем «обработки» в соответствии с правилами, показанными в этой книге, постоянно меняется. Поскольку, таким образом, речь идет о речевых оборотах и публичных репрезентациях, об изобретении этноса в переносном смысле слова, а не о мыслящих, чувствующих и действующих субъектах, обозначение «цыгане» может и должно (с этого места) употребляться без кавычек. Несоответствие между постоянной репрезентацией «вымышленных» цыган в различных дискурсах, прежде всего в литературе и искусстве, и почти полностью иной картиной свидетельств самих народов рома, которые на протяжении долгого времени вели кочевой образ жизни, не имели собственной письменной культуры и никогда не появлялись на политической арене, – разительно…

Это несоответствие тоже нужно как-то объяснить. Однако концентрация нашего внимания на образе чужака не исключает того, что, пустившись на поиски следов в архивах, в ученых трудах и в произведениях литературы и искусства, мы доведем до читателя кое-какие сведения о подлинной культуре, образе жизни, истории и языке европейских народов рома.