Время между социальной смертью и казнью за нарушение одного из многочисленных эдиктов было настолько коротким, что не оставляло свободного пространства для жизненных планов и уж подавно – для достижений высокой культуры, поэтому литература и искусство этого периода вплоть до середины XVIII в. в основном довольно монотонно колеблется в узких тематических рамках мимолетных встреч и преступлений. Угроза смерти, с помощью которой землевладельцы в эдиктах демонстрировали свою суверенную власть, с помощью выжигания клейм, истязаний и других форм стигматизации запечатлелась на их телах. Стигма была видна всем, и это препятствовало даже самому незначительному возвышению цыган до уровня низших сословий крестьянства и ремесленников и поддерживало постоянную дистанцированность. По отношению к заклейменному никто ничем не обязан – ни милосердием, ни честным отношением. Поскольку стигматизация одновременно и провозглашает умерщвление, и оттягивает его, она парадоксальным образом предполагает закономерный отказ от налаживания отношений, что в повседневной жизни не исключает разнообразных социальных контактов: начиная с эксплуатации рабочей силы и заканчивая торговлей противоправно приобретенными товарами. Чем более недвусмысленной оказывалась ограниченность и даже безрезультатность насильственных мер, тем интенсивнее становится поток законов и распоряжений. Кульминация приходится на первую половину XVIII в. Но право казнить и миловать, экспроприировать и одаривать, принимать или изгонять из страны, которым власть суверенов располагает неограниченно и которое она прокламирует в эдиктах и мандатах, столь же мало поддерживает социальный мир, как и «меры по искоренению крайне злокозненного и вредного, также и для жителей страны очень докучающего народа»[151]. Власть создает климат насилия и беспорядка.

Политика по отношению к цыганам одинакова практически во всех странах Европы, репертуар соответствующих насильственных мер варьирует лишь в небольших пределах. В Швеции король Юхан III (1537–1592) начинает с обычного выдворения из страны, но потом в 1580 г. распоряжается уже о принудительных работах на серебряных рудниках[152]. На разрушение самой основы жизни была нацелена конфискация у бродячих групп всей обнаруженной при аресте собственности. Для низших властей – желанный способ дополнительного обогащения[153]. Той же цели служит насильственное изъятие детей: ранняя, пока еще предоставленная случаю, но далее – систематическая форма социально-политических мероприятий, которые проводятся начиная с конца XIX в. Дети, оставшиеся после казни родителей или после выдворения родителей из страны, отправлялись либо «в сиротские приюты и женские тюремные прядильные заведения»[154], либо в семьи, чтобы

В некоторых странах цыгане были объявлены вне закона. «Светлейший Рудольф-Август, герцог Брауншвейгский» в 1685 г. публикует эдикт, направленный против «бродящих кругом цыган / или так называемых тартар», в котором он объявляет их «вне закона / как их обычно и называют», и делает вывод, что «нельзя считать наглецом и неправым того», кто выступит против них[156]. Эта мера широко распахивает ворота для произвола. Последствия очевидны еще на ранней стадии преследований, когда в 1571 г. во Франкфурте-на-Майне пойманный на убийстве цыгана горожанин не был наказан из-за того, что жертва была объявлена вне закона