Максимально беспрепятственное функционирование власти со времен завершения Средневековья требовало вплетения всех подданных в прочную единую сеть с местной ориентацией, в которой они в любую минуту были бы досягаемы со стороны администрации и, соответственно, был бы обеспечен контроль над ними, в то время как одновременно с этим все пространство и, соответственно, сама страна вплоть до XVIII века подвергалась все более интенсивному охвату Власть простиралась над страной и людьми, и тот, кто не мог быть ею охвачен, принадлежал к masterless men, то есть к безродному сброду[83].
Уже очень скоро появятся вопросы к их родине, исходя из новой политической карты прежнего пространства. Указание на далекое египетское происхождение уже не удовлетворяет запросам территориального мышления. Оно вызывает недоумение и непонимание:
Наверняка это тоже не их настоящая родина, и возникает вопрос: как же найти настоящую? Только, где бы ее ни искали, то поскольку цыгане – народ бродячий, то они нигде не дома[84].
Территориальному мышлению и образу жизни европейцев бродячая жизнь кажется осознанным актом дезинтеграции из социальной, правовой, экономической и культурной систем, которые тогда как раз только формировались. На этой стадии территориальная привязка и интеграция в социум были связаны нерасторжимо. Связь эта существует до наших дней.
Территориальное мышление исходит из того, что все, найденное на планете, включая земли и людей, находится в отношениях обладания и собственности. Земли и люди считаются решающими ресурсами прогресса, благосостояния и власти. Прежде всего по этой причине обладание пространством и контроль над ним находятся в центре концепций правления раннего периода новой истории. В Германии они развиваются в рамках направления под названием «полицейская наука». Эта наука пытается рассматривать обобщенно «идеальную культуру землепользования, население, земледелие, рост и процветание городов; наравне с этим – мануфактуры, фабрики и коммерческую деятельность, а также весь комплекс, связанный с состоянием пропитания», «управление домашним хозяйством, добродетели горожан, внутреннюю безопасность, противопожарные заведения, изобилие, обеспечение бедных»[85].
Идентичность выводится из происхождения, которое наряду с генеалогией указывает на определенное географическое место и в совокупности обосновывает правовой статус. Бездомный и безродный такого статуса достигнуть не может. Его свобода в отношении той территории, по которой он перемещается, означает бесправие. Бродячие группы людей, подобных цыганам, больше не приравниваются к нуждающимся в поддержке местным беднякам. Они считаются вредными элементами, уклоняющимися от благ прогресса цивилизации. Согласно терминологии Роберта Кастельса (род. 1033) они – «индивиды недостатка,, недостатка ресурсов и недостатка принадлежности»[86]. Их ценность измеряется единственно только их принудительным физическим трудом на укреплениях или на галерах, а также их применением в качестве солдат.
Даже высоко ценимые по традиции виды деятельности, такие как освоение целины, сами по себе не были основанием для принадлежности к социуму, о чем свидетельствует пример конца XVII в. Когда цыгане в регионе Фихтельгебирге на свободной земле заложили огород, который им потом пришлось бросить из-за проблем с собственностью, то, с точки зрения местного населения, они оставили после себя магическое место, которое теперь «сельские люди посещают в Иванов день, чтобы собирать там травы и цветы, которым, употребляемым в виде чая, приписывается особенная целебная сила»