Методологическая ценность и эффективность оперирования понятием стиля мышления обусловлена и тем важнейшим обстоятельством, что он выражает, в органичной взаимосвязи, не только наличную совокупность характерных особенностей материальной и духовной культуры, представлений о мире, черт научной практики и т. д., но также динамику этих представлений, тенденции изменений, сдвигов буквально всех факторов, явно или неявно влияющих на ход развития науки.

Приходится заметить, что мы используем понятие «стиль мышления», не дав его строгой экспликации. Хотя исследование стиля мышления так или иначе проведено в довольно значительном количестве работ68, однако до сих пор не выработано достаточно четкой и строгой дефиниции этого понятия. Это, по-видимому, не случайно, и в значительной степени может быть объяснено разноплановостью, многогранностью этого по существу имплицитно действующего фактора, его компонент и характера взаимосвязи последних69. В качестве своеобразной параллели можно вспомнить, что любое однозначное и строгое определение диалектики было бы заведомо неполно и заведомо недиалектично (как уже и сама попытка такого определения) – по той же причине.

Впервые понятие «стиль мышления в науке» было употреблено в переписке двух выдающихся физиков XX в., В. Паули и М. Борна, в которой обращалось внимание на то, что, по аналогии с определенными стилями, существующими в искусстве, можно говорить и о стиле научного мышления, в котором находят отражение «какие-то общие тенденции мысли, изменяющиеся очень медленно и образующие определенные философские периоды с характерными для них идеями во всех областях человеческой деятельности, в том числе и в науке»70. Параллель между стилями в искусстве и научном мышлении, в какой-то степени интуитивно нащупанная В. Паули и М. Борном, как можно видеть в свете современных исследований, глубоко закономерна (и к тому же в полной мере может быть распространена и на другие .сферы духовной культуры; более того, мы можем заметить общие черты стилевых особенностей в самых различных ее областях, в том числе в тех же науке и искусстве). Причину этого явления можно видеть в том, что в одну и ту же эпоху самые разнообразные сферы духовной культуры находятся под влиянием общей социокультурной среды, развиваясь при этом в постоянном взаимодействии. Между прочим, некоторые исследователи (например, В. Вайзан) считают (совершенно справедливо, на наш взгляд), что исследование стилей в искусстве может быть полезным и для историка науки, помогая ему учиться тому, как надо вычленять различные стили мышления и научной деятельности и понимать процессы их формирования71. Добавим, что это должно оказаться полезным не только в чисто методологическом плане, но – в еще большей степени – и для более углубленного и широкого представления об общем социокультурном контексте соответствующей эпохи. Обращается внимание (А. Кромби) и на такое важное обстоятельство, что «в искусстве прошлое не поглощается настоящим, сосуществуя наряду с ним»72. Интересно, однако, что то же самое происходит в каком-то смысле и в эволюции стиля мышления науки, и выявление своеобразных «сквозных линий» стиля мышления, их сложных трансформаций представляется не только интересным, но и полезным предприятием. Чрезвычайно существенно при этом иметь в виду, что в любых сферах духовной деятельности «стиль выступает не в качестве некоторой «окраски», которой может и не быть, но как методологическое единство происходящих в них творческих процессов»73.

В своеобразной матрице, сводящей воедино важнейшие компоненты, составляющие содержание стиля мышления науки, Л. А. Микешина выделяет основные онтологические, гносеологические и логико-методологические представления соответствующей эпохи, которые, в свою очередь, включают в себя, соответственно: представления о материи и ее атрибутах, о детерминации; об истине, о субъектно-объектных отношениях, соотношении теории и практики; об идеале научного факта, идеале научной теории, о нормах и идеалах научного описания и объяснения, а также научного языка