Как выяснилось, дом Лариных как две капли похож на поместье его дяди: те же четыре колонны на крыльце, такой же покатый мезонин и сводчатые окна. Лишь цвета стен и крыши различались: дом Лариных был выкрашен в светло-зеленый и накрыт коричневой кровлей. Более детально внешний вид Онегин изучить поленился.

«Должно быть, и внутри они устроены одинаково», – подумал он и про себя посмеялся, представив какого-нибудь мелкого помещика, по пьяни забредшего не в свое имение. Без каких-либо трудностей он доберется до спальни и не глядя уляжется под бочок к чужой жене.

В веселой шустрой девушке, выбежавшей встречать их на крыльцо, Онегин мгновенно узнал невесту Ленского, Оленьку Ларину. И так же стремительно определил в ней обычную, заурядную красавицу, милую, смешливую, жеманную, все действия которой известны наперед. Девицу, наизусть знающую Мальвину, Софи Коттен, но не отличающую плуга от сохи.

Онегин изящно поцеловал ручку младшей Лариной, думая, что для неискушенной деревни она, конечно, необыкновенно мила и хороша. В Петербурге же очаровательных красавиц с завитыми белыми локонами, губками бантиком и голубыми наивными глазками хоть строем води.

В каком-то дамском журнале он встречал статью о том, как благородных девиц учат флиртовать и правильно бросать безразличные взгляды на молодых людей, чтобы пленить их чарами и заинтересовать. Примерно таким же макаром их учили выбирать шляпки и наносить румяна на щеки. У него еще тогда мелькнула мысль, что вряд ли у молодых людей будут пользоваться успехом похожие друг на друга барышни, одинаково румяные, в одинаковых шляпках, со взглядами по одному образцу.

Оленька наверняка читала не так уж много модных журналов. Во всяком случае, когда они доходили до деревни, модными быть переставали и превращались просто в дамские журналы. Даже если она не стремилась походить на девиц с глянцевых страниц, это с ней случилось.

Она хлопала глазами, глядя на Онегина, и хихикала. Ленский держал ее ладошку обеими руками, украдкой гладил пальчики и смотрел пьяным от любви взором. У Онегина это неожиданно вызвало неприятие. «До чего же глупую и заурядную девицу выбрал Ленский», – решил он.

Мать Ольги, Прасковья Ларина, оказалась весьма приветливой дамой средних лет, еще не утратившей красоту окончательно, но явно настолько глубоко посвятившей всю себя хозяйству и дочерям, что вот эта печать забот и волнений за будущее детей сделала ее строже и старше на вид.

Она любезно проводила гостей в дом, обставленный с большим вкусом, чем можно было ожидать. Явившись к дяде, Онегин принялся уничтожать мещанский уют. Его раздражали салфетки на всех столах и комодах, рюшки на занавесках, фарфоровые вазочки, выстроенные по высоте на камине.

Но в доме Лариной подобного не встречалось. Здесь царила простота и почти изысканность. Евгений не заметил ни одного предмета роскоши, которые нынче были в моде в столице: ни каменных статуй животных, ни позолоченных рам у зеркал, ни дорогих шкатулок. При этом единство цвета портьер, обивки мебели и ковра радовало взгляд. Бежевый, словно сливки в кофе, оттенок не раздражал и не угнетал. Висевшие по стенам картины тоже были выполнены в едином стиле, изображая виды на цветущий сад, и буквально приковывали к себе внимание. Здесь же обнаружилась и единственная напольная ваза, но с композицией из настоящих орхидей.

– Это я выращиваю в оранжерее, – покраснев, призналась Ларина. – У меня есть редкие сорта.

– Очень красиво, – честно похвалил Евгений. – И насколько я понимаю, сложно и трудоемко. Необычные и капризные цветы.