Прав, неправ? Да ты меня не слушай!

Не вникай, пусть буду я просить.

Нынче, знаешь, бронзовые уши

Очень модно на башке носить!

Нынче, знаешь, вьюга слишком часто

Носит на Есенинский бульвар

Боль, неотличимую от счастья,

Если б не недельный перегар.

Сожаленья ждёт. Иль оправданья.

Мол, из наших. Всё поймёшь, простишь.

Только меж угрюмых долгих зданий

Кроме вьюги – благодать да тишь…

На Тверском бульваре – гроб.

Солнце. Светит, но не греет.

Пресса промолчала. Что б

Схоронили поскорее.

Спинами мощёный плац.

Шепот замерших прохожих:

«Кто? Поэт или паяц?»

«Э! В гробу – одну и то же!..»

Серебро бороды,

Изморщиненный лоб,

Всё, что прожито – дым,

Всё, что будет – озноб,

То, что будет – не я…

Белизна и покой.

Я свой посох отдал

Одряхлевшей рукой.

Караван по дворам –

Разноцветье, пой, пей!

Нелегко умирать

Под веселье людей.

Завершается круг,

Занимается норд.

Первый трепетный звук,

Но – последний аккорд.

И кукушка поёт

Мне двенадцатый раз,

Я прожил всего год,

Но я старше всех вас.

Пробежал по плечу

Холодок – так похож на беду…

Это просто свечу

Я случайно задул…

А. ГРИНУ

Когда я ехал в Зурбаган,

Тугая ночь окутала дорогу

(Хоть все твердили – день!),

Дневному богу

Мне верить было лень,

Как, впрочем, всем богам.

Когда я ехал, дальний моря шум

Одновременно чудом и проклятьем

Всё звал меня к себе.

Нас, братьев по шальной судьбе,

Чужая боль сводила наобум.

Я вспоминал о будущем:

В одном глухом квартале

Пустого города я грелся от строки,

Горевшей, как огонь.

А женщины, как голуби с руки,

Мои ладони долго целовали,

И каждую ладонь,

И каждый перст, как крест!..

Я был в смятенье, незнакомом славе.

Случайный взлёт – к падению предлог,

Стеклянный блеск – в чужой стеклу оправе…

А в городе пустом из-под фонарных ног

Замёрзший дворник что-то мёл и жёг…

Когда я ехал в Зурбаган,

Всё призрак корабля

Холмом иль деревом преследовал меня,

И филин рвал лесной туман,

Как будто непонятные команды

Выкрикивал незримый капитан.

Когда я ехал…

У попутных гроз

Исток неистовства открыть просил я,

И слово страшной глубины «Россия»

Пророк огня ночного произнёс…

А после – блеск и гром.

В кромешной круговерти

Блаженным бесам в мантиях судей

Напрасно я кричал: «Поверьте!»

И жалости искал в глазах людей –

Был мрачный дом

С колоннами из статуй Смерти.

Я ж всё любил, как добрый сын Земли,

Чужая боль была своей больнее –

Я заклят был не расставаться с нею

Ни средь друзей, ни от друзей вдали…

Когда я ехал в Зурбаган,

Портрет угрюмый в окоёме тёмном,

Как маятник, качался на стене,

Казалось мне –

В тревоге неуёмной

За нашу жизнь – вселенский балаган.

Когда я ехал в Зурбаган…

Во тьме любых времён,

В толпе любых народов

Запрятан голос труб

В немыслимый наряд.

На уголках знамён

Спасается свобода,

И уголками губ

Об этом говорят.

Пусть звон, пусть стон –

Не подавайте голоса,

Пусть фарт рекой -

НЕ задирать носы!

Просвет погон

Иль на одежде полосы,

И никакой

Нейтральной полосы.

Две правды ждут –

Ату! – друг с другом боя,

На их смертях

Султан ведёт игру.

Венки падут,

Оставив под собою

Кому – цветок в кудрях,

Кому в виске дыру….

В гостинице скрипит входная дверь,

Экран забит чужими «пуркуа»,

Разбили букву «е» в табличке «Тверь»

И написали мелом букву «а».

Сосед храпит и ус во сне жуёт,

Во сне легко, хоть пей, хоть застрелись.

А в косяке двери сверчок живёт –

Легко на жизнь ругаться из щели.

В окне как будто вечность и покой,

Вглядишься – не заря, а лишь заход,

Загон, завал, зарок, загул, запой, -

Две ночи день ведут на эшафот.

Для чая нет ни сил, ни кипятку,

Да и стакан от «Шипра» не отмыть,

И новый день придёт с «кукареку»,

Чтоб на гору кровавую уплыть…

С набитым ртом ни спеть, ни закричать,

Ни вспомнить нужный жесть благодаренья,

И где уж там – читать стихотворенье,