– Это дети убогих! (Стюард говорил по-французски и использовал слово «misérable») Им нельзя помогать, если не хотите умереть!

– Убогие? Что с ними не так?!

– Они уже не люди. Почти животные. Каждый раз, как мы приземляемся на Полях, они обступают дирижабль в надежде покинуть Париж.

– Что в этом плохого? Почему им нельзя покидать Париж?

– Потому что за Ла-Маншем не место убогим. Вы представляете, что будет, если убогие захватят острова? Это будет катастрофа!

Клара поежилась. У нее никак не укладывалось в голове, что с людьми так можно обращаться. Ей попросту не верилось, что у убогих не осталось хоть крупицы разума. Ей они виделись несчастными, нуждающимися людьми, которые хотели найти лучшую жизнь за морем. Она оставила эти мысли при себе, а вслух произнесла:

– И что теперь? Вы же не набрали пассажиров… Вы же не полетите только с нами на борту…

– Пассажиры будут, не волнуйтесь. Сейчас арсенал отгонит убогих, и пассажиры начнут подходить. Я был весьма удивлен, увидев вас на площадке. Вы же не французы, так ведь?

– Мы не французы, – коротко ответил Грей.

Клара открыла и закрыла рот, не желая лишним словом разрушить легенду их троицы. Цитро, заметив это и поймав ее взгляд, одобрительно кивнул.

Девушка устроилась у окна салона и рассеянно разглядывала Эйфелеву башню. Хорошо, что окно выходило на противоположную от двери сторону, и девушке не было видно как орудия дирижабля «зачищали» посадочное поле от убогих. Зато ей было слышно. Хлопки выстрелов и удары чего-то мягкого о землю. Странно, насколько убогие были молчаливы. Даже умирая, они не кричали. Ни взрослые, ни дети.

Клара смотрела в окно пустым блуждающим взглядом, пальцы рук переплетены и крепко сцеплены. Ей с трудом удавалось осмыслить увиденное при посадке на дирижабль. Рассудок никак не мог принять, что людей можно делить на тех, кто в большей или меньшей степени человек. Да, убогие выглядят ужасно: нечесаные, грязные и отвратительно пахнущие, с осунувшимися угрюмыми лицами, в рванине, которую сложно назвать одеждой. Однако это вовсе не значит, что в них нет ничего человеческого. Что они не чувствуют, не мыслят, не творят… И если сдвинуть вопрос выживания, который сейчас преобладает у них над всем остальным, если поместить их в комфортную, безопасную среду с достатком еды, то эмоции, интеллект и творчество проявятся в них. Очевидно, им нужны цель и лидер, который поведет их к новым возможностям.

Нет, Клара вовсе не представляла себя в этой роли. Этим людям (что бы ни говорил о них стюард) нужен кто-то из их окружения. Тот, кто был бы для них авторитетом. Вряд ли они станут слушать нерешительную, всего боящуюся и вечно тревожную чужеземку. Поэтому Клара сделала максимум того, на что смогла решиться: пожелала всем сердцем этим людям встретить такого человека и снова обрести способность жить, а не просто выживать. Она глубоко вздохнула и отпустила доброе пожелание, словно воздушный шарик, прочь, а потом отвернулась от окна. Виды Парижа больше не казались ей волшебными. Теперь глядя на Елисейские поля с подступавшей со всех сторон буйной растительностью, Клара чувствовала горькую тоску – и ей вовсе не нравилось послевкусие.

Спустя какое-то время снаружи стало совсем тихо. Скорее всего убогие отступили, или их всех перестреляли. Мысль об этом Клара гнала от себя изо всех сил. Чтобы отвлечься она подошла к Цитро и задала ему мучавший ее вопрос о том, что думает объективный, не подвергающийся эмоциональным штормам высокий интеллект об убогих и их статусе. Цитро завис на несколько секунд и ответил:

– Очевидно, что они люди. Есть высокий процент вероятности, что они станут неотличимы от тебя и Грея, если будут помещены в те же условия существования. Равно как и ты, Грей и, впрочем, стюард уподобитесь убогим, если долгое время будете вести подобный образ жизни.