В конце концов он все же меня подозвал. На английском он говорил очень плохо. Я подала ему свой паспорт, думая, что он тут же прогонит меня, увидев, что я из Штатов.

– Вы замужем? – спросил он.

– Да, замужем, – ответила я. – У меня двое сыновей остались в Нью-Йорке.

Он взял мои документы и велел приходить через три недели. Я кивнула.

Вернулась я на следующий день. Мохаммед не возражал. Я была осторожна и не разговаривала с ним, если он не задавал мне вопросов первым. Первые два дня (из девяти!) мы сидели молча. На третье утро я решила нарушить правило Эда.

– А вы женаты, Мохаммед?

Он сразу же ответил:

– Нет. Жены нет. Моя мать умерла, и у меня нет жены. Я не могу найти жену. Мои братья ищут для меня, но нужно слишком много времени.

Говоря о себе, Мохаммед мгновенно изменился. Он поднял подбородок и стал смотреть на меня. Я поняла, что отсутствие семьи заставляет его страшиться за свое будущее. Статус афганского мужчины во многом зависит от наличия сыновей.

– Но вы обязательно найдете себе женщину, – сказала я.

– Слишком трудно… Без помощи матери или сестры найти жену в Афганистане невозможно. Мужчины и женщины не общаются вне дома. Только моя семья может найти мне жену… – Он выглядел очень несчастным.

В этот момент в комнату вошел какой-то чиновник посольства, и Мохаммед замолчал. Я опустила глаза и ушла.

На следующее утро Мохаммед встретил меня улыбкой.

– Ваши документы отправлены в Кабул. – Он впервые заговорил со мной в присутствии другого сотрудника. – Здесь вы можете снять свой хиджаб. Нет необходимости носить его – вы же не мусульманка.

Я поняла, что правильно поступила, продемонстрировав уважение к Мохаммеду и его коллегам, придя в посольство в хиджабе (то есть прикрывшись и выбрав скромную, не подчеркивающую фигуру одежду). Правда, перспектива открыть волосы и лицо перед двумя незнакомыми мужчинами мне не понравилась. К тому же я боялась, что слова Мохаммеда другому чиновнику могут показаться непристойными.

– Нет, спасибо, я лучше так…

В выходные я отправилась в пакистанский город Пешавар, чтобы снимать лагеря афганских беженцев, устроенные для тех, кто бежал из страны во время войн. В понедельник я вновь вернулась в посольство. Мохаммед вел себя странно. Он улыбался, словно с радостью ожидал моего визита. Мы вместе выпили чая.

– Пока из Кабула ничего не сообщали о вашей визе.

Он был занят, и рядом было много чиновников, поэтому я дождалась, пока мы снова останемся одни.

– Как провели выходные? – спросил он.

– Я ездила в лагеря афганских беженцев в Пешаваре, – осторожно ответила я, не зная, не сочтет ли он это оскорблением.

– Где вы останавливались? В отеле? А где вы живете в Исламабаде?

Я постаралась ответить на эти вопросы уклончиво, со скромной улыбкой. Мне вовсе не хотелось выдавать подобную информацию молодому талибу.

Неожиданно Мохаммед наклонился ко мне, украдкой глянув на окошко, через которое его могли видеть работники посольства. Убедившись, что там никого нет, он решился и прошептал:

– Можно вас спросить?

– Конечно, сэр, спрашивайте, – ответила я, – если только мои ответы не помешают мне получить визу.

Мохаммед нервно улыбнулся.

– А правда… – начал он, – я хочу сказать… Я слышал, что в Америке мужчины и женщины могут появляться на людях вместе, не будучи женатыми.

Он немного помолчал, снова глянул на окошко и продолжал:

– Правда, что мужчины и женщины могут жить вместе, не вступая в брак?

Я знала, что он рискует, задавая этот вопрос. «Талибан» запрещает своим членам проявлять любопытство к сексу. Страх Мохаммеда был ощутим почти физически.

– Вы уверены, что мои ответы не повлияют на получение визы? – уточнила я.