Вы, тем не менее, наверняка изнываете от желания поделится своей убежденностью в том, что они прямо сейчас наблюдают за мной с небес, и, разумеется, непременно мною гордятся. Но лично мне нравится думать – вернее сказать, нравилось – что если эти ублюдки и попали в рай, то лучше бы они понаблюдали оттуда за занятиями на муниципальных курсах вождения, дабы удостовериться в существовании безопасных способов попасть из пункта «А» в пункт «В», не подвергая риску ни свои, ни чужие жизни.

Я ведь, да будет вам известно, тоже находился в той машине, и только чудом остался цел и невредим – но полагаю, что близкое знакомство с содержимым их черепных коробок вряд ли благотворно отразилось на последовательности моих решений, которые лишь по чистой случайности не привели меня к тому, чтобы отправиться в Калифорнию и вышибить мозги Питу Дэвидсону, сочтя его одетой в человеческую кожу гигантской канарейкой-людоедом.

Заметьте, что очередная оговорка с настоящим и прошедшим опять же была умышленной, поэтому давайте считать, что все, чем я делюсь на страницах моей книги относится (относилось) к тому Джо, герою мифов, мадригалов и мемов – уподобим его наливающейся соком виноградной лозе – а вовсе не к теперешнему, как следует выдержанному в дубовых бочках тяжелейших невзгод и выдающихся побед, с едва заметным оттенком утонченной скорби и величественной мудрости в послевкусии.

Про нынешнего Джо не будет сказано более ни слова, потому что вряд ли бы вы обрадовались, если бы я просто выложил здесь описание текущего положения вещей, убив интригу этого повествования. Мне вовсе не улыбается получить коллективный иск с требованием вернуть каждому из вас, дорогие мои, по двенадцать с половиной баксов. Разумеется, все это не касается извращенца, (который, подозреваю, все-таки остался с нами, чтобы по своей гнусной привычке продолжать подглядывать) – поскольку уж он-то (последний спойлер) точно получил бы искомое удовлетворение!

Итак, как выяснилось впоследствии из копии полицейского отчета, который я нашел в своем личном деле, выкраденном мной при побеге из католической школы в четырнадцатилетнем возрасте, полиция обнаружила меня в супермаркете спустя сутки после аварии (дело было в Денвере, где я родился), на мне не было ни царапины, и я сидел на полу, впившись зубами в кусок сырого стейка, позаимствованного мною с прилавка. Никто не знал, где я провел эти сутки. Единственной моей живой родственницей была тетя Джулия, сводная сестра отца, незамужняя и бездетная, которая и взяла меня к себе.

Как уже упоминалось, саму тетю я помнил довольно плохо, соответственно, о подробностях моего воспитания ею и говорить не приходится. О его результатах можно смело судить хотя бы по тому, что мои очевидные криминальные наклонности за те десять с лишком лет, которые разделяли кражу мяса и моего личного дела, так и остались при мне.

Она жила в небольшом вирджинском городке, в громадном каменном доме на берегу реки Джеймс, была очень набожной католичкой и обладала весьма крупным состоянием, об источнике которого мне ничего не было известно. Я отчетливо помнил лишь общее впечатление доброты и глубины, которое она производила на всех, кто ее знал.

Однако, в моих воспоминаниях о тех годах всегда присутствовала одна загвоздка, которая, честно говоря, до сих пор пугает меня до чертиков: сколько бы я ни пытался вспомнить что-либо еще, относящееся к моей жизни в Клермонте, я будто упирался в стену, из-за которой сочился мутный туман страха и безумия – и проникнуть за эту стену я не мог, несмотря на все мои старания!