– Понимаешь, что она делает?

И я вдруг понял – и это было чем-то по-настоящему невероятным и ужасающим! Движениями кисти и пальцев Лидия как будто уплотняла пространство вокруг меня, примерно так же, так из молока сбивают масло. Я попытался пошевелиться – и не смог, потому что все мое тело вдруг сковала колоссальная тяжесть. Стараясь не поддаваться панике, которая явно не добавила бы мне подвижности, я попробовал пошевелить хоть чем-нибудь – но обнаружил, что парализован под воздействием могучей внешней силы!

Это казалось таким же безнадежным, как мечты ползающей по рельсам гусеницы нарушить японское железнодорожное расписание. С таким же успехом можно было попробовать сжать Солнечную систему до размеров мозга Канье Уэста. Да что говорить – не существовало такой метафоры, которая могла бы описать эту силу!

Но она вовсе не пыталась меня раздавить, нет – иначе, как вы понимаете, мне пришлось бы сочинять метафоры для описания того, сколь мало от меня осталось. Правильнее было сказать, что эта сила просто пассивно отвечала встречным противодействием точно такой плотности и интенсивности на любые прилагаемые мною усилия – примерно, как если бы я толкал руками Землю, чтобы сдвинуть старушку с орбиты и слегка ее охладить.

Кроме того, я заметил, что с моим восприятием времени произошло нечто странное. Было похоже, что оно просто остановилось! Точнее, остановилось все, с чем бы я мог сопоставить секунды или минуты – застыли клубы пара из дым-машины на сцене; и зрители тоже неподвижно замерли на своих местах, насколько я мог судить, поскольку видел их лишь краем глаза. Смолкла музыка; да и вообще любые другие звуки, кроме безумного стука в моих висках. Двигалась одна только рука Лидии, неторопливо формируя вокруг моего тела нечто вроде кокона.

– Видишь, как это связано с ее дыханием?

Я послушно сосредоточился на дыхании Лидии, стараясь больше не смотреть ей в глаза, и у меня возникло ясное ощущение, что ее вдохи и выдохи, а также движения ее вытянутой руки согласуются между собой. Присмотревшись, я понял, что она как будто выдыхала воздух через эту руку, именно из этого воздуха сплетая мягкими движениями пальцев тот самый плотный кокон.

– А теперь проделай то же самое, чтобы освободится.

– Что происходит? Коктейль был отравлен? Как… – услышал я свой хнычущий голос.

– Заткнись и делай то, что я тебе говорю! Выдыхай воздух через руки! Разряди им пространство вокруг себя!

Следуя указаниям, я вдохнул воздух через рот, насколько это позволяла сделать та плотная тяжесть, которая обволакивала грудную клетку, и «выдохнул» его через ладони. Благодаря этому мне удалось немного пошевелить одним пальцем, но это было все, чего я смог добиться.

Лидия сделала несколько манящих движений – и я почувствовал, как пассивное давление ослабло, но лишь для того, чтобы позволить уже какой-то новой, причем нисколько не меньшей силе оторвать мое тело от стула приподнять его фута на три вверх. Лишь одно соображение позволило мне удержаться и не начать по-жабьи сучить конечностями, скрюченными от унижения и страха: вряд ли я сумел бы сделать более впечатляющим уже и без того великолепное шоу!

Влекомый ее рукой, подобно огромному воздушному шарику или наоборот, крошечному дирижаблю, я поплыл прямо к ней. Голос молчал. Ясно помню промелькнувшую у меня тогда мысль моего собственного авторства, за которую мне стыдно и по сию пору:

«Ну и что такого, подумаешь… Если все равно подыхать, так пусть уж от рук такой вот красотки!»

Девушка мягко поднялась на ноги и, по-прежнему прикрывая грудь, отступила в глубь сцены. Я продолжал покорно парить вслед за ней, почти смирившись с неизбежным. Откуда-то издали, из самой сердцевины этого смирения контрапунктом послышался знакомый, пока еще очень слабый, но постепенно усиливающийся эйфорической аккорд. Я попробовал отдаться этой эйфории, но потерялся где-то на полпути.