Я мог бы поклясться, что видел эту дверь впервые в жизни, но сразу уловил знакомое мне ощущение ужаса и тоски. Это было именно то самое чувство, на которое я натыкался всякий раз, когда хотел вспомнить хоть что-нибудь о своем детстве!

У меня не оставалось сомнений: за этой дверью, или, точнее, дверкой, находилось нечто такое, что помогло бы прояснить происходящее в этом доме, но с каждым моим шагом к ней меня все сильнее одолевал какой-то абсолютно запредельный страх, подобный которому мне еще никогда не доводилось испытывать. Навязчивый скрежет вгрызающейся в живую плоть бензопилы, топот десятков детских ножек по гулким коридорам заброшенного лепрозория и невнятные причитания обитателей неглубоких лесных могил – звуки, которые я быстро перебрал в памяти, чтобы рассеять эту давящую на нервы тишину, мой страх только усугубили. Сделав над собой громадное усилие, я все-таки присел на одно колено, взялся за небольшое железное кольцо – и даже потянул за него.

На мое счастье, дверь оказалась надежно заперта на ключ. Сквозь крошечную замочную скважину тянуло сыростью, и еще почему-то пахло свежими фиалками. Можно было, конечно, поискать ключ на заваленных каким-то ветхим скарбом полках старого дубового шкафа, стоявшего рядом, но я решил все же не искушать судьбу, произнеся вслух:

– Ну уж нет. На сегодня это явный перебор, детки!

Подниматься на башню или обыскивать тетину комнату я также не пожелал, сочтя за благо вернуться к себе. Но и на этом моим ночным испытаниям не суждено было закончиться!

Я прошел обратно в столовую, но вдруг уловил едва слышный – и весьма неожиданный шум из внутреннего двора. Это был звон лопаты, которой кто-то рыл каменистую землю. Разглядеть изнутри, что именно там творилось, я не мог, потому что луна спряталась за облаками и окна галереи лишь отражали мою растрепанную фигуру с арбалетом наперевес, освещенную ярким каминным пламенем.

– Да вашу ж… – выругался я и направился к выходу из галереи.

Во дворе никого не было. Темнота скрывала источник этого сводящего с ума ритмичного звука, но шел он со стороны реки. Мои нервы были на пределе. Собрав всю волю в кулак, я медленно двинулся вперед. Пройдя с полсотни шагов, я увидел, как из уже кем-то вырытой глубокой ямы на склоне вылетают комья земли. В какой-то момент таинственный землекоп прервал свое занятие, и когда я, стараясь не дышать, подошел еще ближе, то обнаружил черный провал и горку свежей почвы вокруг него. Склонившись над ямой, я с хрипом проговорил:

– Эй, кто там?

– Что-то потерял? – раздался прямо у меня за спиной глубокий, холодный голос.

Я подпрыгнул, да так резво, что мой скелет едва не отделился от мяса; еще не коснувшись ногами земли обернулся, и, уже падая, заметил очертания хрупкой женской фигуры, неподвижно стоявшей в трех шагах позади меня. Затем все окончательно погрузилось во тьму.

В которой следствие ведут простаки

Яркий солнечный луч, бивший прямо мне в лицо, мучил меня минут десять прежде, чем я сумел заставить себя приоткрыть один глаз. Безо всякого внятного результата попытавшись сфокусировать взгляд на мельтешении размытых цветных пятен, я пришел к твердому убеждению: все, что мне предстоит увидеть, уже не будет иметь никакого отношения к настоящему, а тем более не случилось раньше, потому что произойдет несколько часов спустя – причем определенно не со мной!

Это мне не понравилось. Было похоже, что я сформулировал самое настоящее небытие, в то время как у меня пока оставались обширные планы на жизнь, причем в ее телесно-соматической ипостаси! Еще сильнее я остался недоволен тем, что мне до сих пор никак не удавалось получить четкое изображение от своих зрачков. Пошевелиться у меня тоже не вышло, как я ни старался.