Потерялась моя невеста
Там, где ночью цветут огни.
оконч. 19 августа 1972
269. Жанна Сомари
От сиреневой женщины и ее темных глаз
Во всю стену – сияние. Только зачем же
Вы волнуетесь вновь, и вопрос не погас
В этой тихой улыбке, давно отлетевшей?
Так стоять, как стоите, сцепив на груди
Радость пальцев, рожденных для нынешней ночи,
Так стоять и смотреть, не умея уйти,
Уж не сможет никто и никто не захочет.
1972
271.
Как будто год играли в жмурки
И снова забрели в объятье.
Свисают рукава тужурки,
Накинутой на платье.
И ты молчишь, когда, как прежде,
«Люблю» невнятно повторяю.
Я вновь нашел тебя, в надежде,
Что скоро потеряю.
Когда проходит ослепленье,
То вспоминается некстати
Щеки горячей ощущенье
И двух объятий.
Судьба над нами не смеется,
Я нагадаю, дай мне руку,
Что снова нам бродить придется
По заколдованному кругу.
14 февраля 1973
275.
И странно вспоминать,Что был пожар…Блок
Рамы прикрыты. Дома, как твердыни.
Руки спокойны, недвижны зрачки.
И не осталось ни тени гордыни
В ней, заставлявшей мертветь от тоски.
Где потерялись осанка и важность?
Кто погасил ее голос и смех?
Кто соучастник коварнейшей кражи
Рук, коленей, плеч, век?
Я не хотел, чтобы это кончалось
Так, как кончаются ночь и кино:
Шагом в привычнейшую усталость,
Взглядом в обычнейшее окно.
1973
276.
Одинокий, скромный мастер
Впишет тщательно в стихи
Наши серенькие страсти,
Наши жалкие грехи.
Этот мастер не осудит,
Не похвалит, не всплакнет.
Он тетрадь надпишет «люди»
И тихонечко уйдет.
Будем жить среди столетий
Мы со всеми наравне,
Потому что страсти эти
Повышаются в цене.
28 февраля 1973
278. Шопен
Славься, славянство! Душа полонеза
В недрах рояля кичлива. Сто лят!
В недрах Парижа бряцают железа
Нерчинска. Черные искры летят.
Славься, Шопен! У страны-наковальни
Раковин, тихих, как нежность, не счесть.
Страшно поверить – нет мысли печальней
Музыки, имя которой – честь.
Славьтесь, изгнанники, вальсы – больные!
Толпы безмолвных глазастых ребят.
Вальс до скончания века! Впервые.
Тихо… неслышно… безмолвно… сто лят…
5 августа 1973
280.
Не отчаяться бы, не отчаяться.
У калитки трава качается.
Тихи зори, закаты ветрены.
Дни, заполненные приметами
Скорой встречи и невозможности
Жить, не думая об осторожности,
О бесцельности прожитого.
Остается одно слово.
Лишь одно – для обозначения
Постепенного отчуждения,
Постепенной концентрации души.
Вот оно, это слово – спеши.
1973
282. Даная
Заключенная в башне Даная,
Полуженщина, полудитя,
По ночам просыпалась, пылая.
Дрыхла нянька, беспечно свистя.
Завивая, дымился светильник.
Полог нового ложа высок.
Лебединая вычурность линий,
В тонком золоте нежный висок.
Плеч, спины и коленей избыток,
И обидчивый шепот ступни…
Не постель это – дыба! От пыток
Помешались бессчетные дни.
Жилка в пропасти белой межгрудья,
Выгиб стана, пространство бедра…
Где ты, Зевс? Никого не разбудит
Золотая твоя игра.
9 октября 1973
283. Красная лодка
Переулок ветром распрямляется.
Улицы змеятся, как овраги.
Голос пуст, и все слова сдуваются
И летят, как память об отваге.
Не найти и в комнате прибежища,
Даже если щеки бело-розовы,
Даже если котиком на лежбище,
Даже если кончено с угрозами.
Здесь порядки хмуры одинаково,
Как кормильцы выросшей семьи.
Вечером забудемся и всякого
Приберем под крылышки свои.
И без всякой перемены до ночи
Будем слышать ветки и отрыв.
И, закрыв глаза, стоянку лодочью
Видеть, испытуя на разрыв.
Лодочка, прибитая к причалу!
Цепь в порядке? Ключик на столе?
Выполни, что прежде намечала:
Вмерзни в лед. До марта доалей.
12 октября 1973
284.
Когда уйдут последние знакомые,
Заметишь, что за окнами – бело.
Там снег парил, пока кричали в комнате
И мыслями скрипели тяжело.
Там падал снег, так тихо падал, бережно