Принцип вывода есть идея безусловного. Его можно сформулировать так: если дано обусловленное, то завершенный ряд условий, безусловное, которое представляется как объект, должно мыслиться как задача. Идея безусловного есть завершенный ряд, есть идея тотальности условий для обусловленного. Это идея вещи самой по себе для понятий явлений. Как толкования вещи самой по себе не имеют иного назначения, так и силлогизм предотвращает «пропасть интеллигибельной случайности». И из этой мысли возникла аксиома, которую Дж. Ст. Милль обозначил как принцип силлогизма и индукции. Можно лишь кратко указать, насколько трансцендентальное выражение принципа не только проще и предполагает меньше материального, но и менее мистично.

Также достаточно напомнить, насколько углублено значение вещи самой по себе в субъективном отношении благодаря сведению ее к принципу силлогизма. Пограничное понятие ноумена стало принципом умозаключения разума; идея вещи самой по себе – единством разума безусловного, которое, правда, не объединяет сами явления, но их единства. Таким образом, идеи не только прикрывают ту пропасть интеллигибельной случайности: они также раскрывают основной мотив вершин логической культуры; самые плодотворные, незаменимые средства ее, как и всего познания природы и всего понимания исторических связей: принцип силлогизма и индукции. Поэтому как категория возникает из видов суждений как их синтетическое единство, так идея возникает из умозаключения разума как безусловное синтетическое единство условий.

Переходим теперь ко второй части нашей задачи: показать, как трем идеям соответствуют три вида умозаключения. При этом также придется затронуть вопрос, следует ли проводить теорию соответствия в том выводе, который был сделан выше (стр. 73).

Это доказательство – и это нельзя слишком подчеркнуть – предпринимается здесь отнюдь не из пристрастия к логической мелочной живописи; и не для того, чтобы воспроизвести архитектонику Канта даже там, где она, казалось бы, допускает самостоятельные движения; но исключительно по серьезной причине: с помощью этой систематики достичь более точного понимания познавательного аппарата и более свободного обзора его отдельных механизмов.

И все же нельзя не признать, что попытка вывести из идей души, мира и Бога три вида умозаключения как три вида умозаключения кажется странной; невольно приходит мысль, что даже если бы это удалось, все равно не был бы доказан заложенный в самой вещи параллелизм, не говоря уже о причинной связи между этими объектами мышления.

Однако если рассмотреть это сомнение несколько внимательнее, то окажется, что оно само внушено тем самым догматизмом, которого якобы стремится избежать. Где же, в самом деле, существуют эти идеи, как не исключительно в самом человеческом мышлении? Что же удивительного, если этим идеям точно соответствуют определенные формы мышления, ведь они сами суть не что иное, как формы мышления. Если только что сомневались в параллелизме, заложенном в вещи, то вместо этого следует сказать: параллелизме, заложенном в самом мышлении.

Речь в этом вопросе идет не о чем ином, как о понимании того, что то самое стремление разума, которое породило эти идеи, эти истолкования вещи в себе, проявляется и в умозаключающем мышлении. Понятие вещи в себе, конечно, не породило умозаключение; но тот же самый мотив, который выражается в понятии безусловного как основания условий, побуждает и к расширению синтезов суждений; тот же самый мотив, который распознается в разумных единствах идей, раскрывается как скрытый принцип всякого умозаключения.