Пацаны дружно заржали. Рожа Чибиса перекосилась, а потом, когда пришла в норму, он выдавил из себя:

– Нет уж, воздержусь.

– Ну, как знаешь. Тогда остается ликвидация завалов мусора. Там, кстати, среди него не только строительный, биологического тоже много, если хорошо покопаться.

Мысленно матерясь, я подозвал Антоху, и мы первыми подошли к носилкам. В отличие от других, я твердо намеревался свалить после третьего рейса, так что не видел смысла затягивать с работой. Мы поспешно нагрузили носилки обломками кирпичей, кусками отвалившейся штукатурки и прочим хламом, соорудив приличную кучу, и, пошатываясь, направились в сторону выхода.

– Вот! Передовики, отличники! Молодчики, пацаны! Подождите, я вам покажу, куда нести, – обрадовался доктор и поспешил распахнуть перед нами входную пластиковую дверь.

– Нам обещали, что уколы делать научат! – неожиданно для всех заныл сын школьной медички Ванька Филиппов.

Доктор резко остановился перед распахнутой дверью, загородив собой проход.

– И научат! – воскликнул он. – Обязательно научат, просто не здесь. Не в нашем отделении. Для нас, как видите, важен физический труд. А вы не переживайте, вам еще по всем медицинским заведениям города гастролировать. Всего насмотритесь, всему научитесь. Так что будете этот день с благодарностью вспоминать, как самый светлый на вашем нелегком пути! Ну… – Он наконец посторонился, уступая нам с Антохой дорогу. – Не стоим – работаем, работаем!

После второго спуска к мусорной куче я понял, что выбрал неверную тактику. Во-первых, я забыл о табеле успеваемости, а это означало, что исчезнуть раньше положенного срока не удастся. Во-вторых, каторга заканчивалась ровно в три часа, следовательно, оставалось чуть больше двадцати минут, которые умнее было бы провести спокойно, без лишней суеты. Дождаться, пока доктор отметит явку на моем листе, и с чистой совестью навсегда покинуть отделение. Да, так и следовало поступить. Только, не спеша поднимаясь по лестнице, я вдруг услышал хриплый свист. Сначала подумал, что шаркаю подошвами ботинок, но затем, прислушавшись, поднял голову и между вторым и третьим этажами увидел пожилую женщину. Она тяжело облокотилась прямо на пыльные перила. Я растерялся и замедлил шаг, не зная, как поступить. К счастью, она сама обратилась ко мне с просьбой.

– Сынок, помоги подняться, – прошептала она, едва дыша, и, словно оправдываясь, добавила: – Хотела воздухом подышать, да что-то не вовремя бабку прихватило.

Я ужасно испугался, что она может умереть прямо здесь, на лестнице. Попытался вспомнить технику выполнения искусственного дыхания, но в голову лез сплошной бред, сопровождаемый жуткими картинками. Дрожащей рукой я взял ее под локоть, и медленно, останавливаясь на каждой ступеньке, чтобы передохнуть, мы поднялись в пульмонологию. Усадив бабушку на ближайшую кушетку, я рванул в ординаторскую, распахнул дверь и, не зная, к кому обратиться, заорал прямо с порога:

– Там бабушке плохо, она это… задыхается, по-моему!

Три человека разом уставились на меня так, будто я совершил что-то сверхвыдающееся, типа признался, что у меня птичий грипп или еще какая-нибудь опасная зараза. Только в том случае они обязательно повскакивали бы со своих мест, а сейчас оставались сидеть неподвижно, испепеляя немым негодованием. Первым заговорил самый толстый, самый взрослый и, скорее всего, самый главный из здешних врачей:

– Молодой человек, «по-моему» – это не повод вот так врываться. Закройте дверь, у нас совещание.

– Вы же чай пьете?! – Голову я включил уже после того, как ляпнул, и моя констатация событий оказалась вовсе не к месту. Чтобы как-то смягчить, я добавил: – Ей правда плохо, она еле шла! Вы должны что-то сделать! Разве нет?