Кроме продавцов с центрального рынка, который не работает только по понедельникам, никто больше этот день не любит. Вот и я не исключение. Первым уроком алгебра с ее озверевшими логарифмами, вторым – химия с озверевшей химичкой. То есть сначала я сам пойму, что я тупой, а затем мне об этом настойчиво сообщат, и, скорее всего, не один раз.

– По поводу пятницы… – Снежана Анатольевна, любитель начинать без прелюдий, произнесла эти слова прямо с порога, вместо обыденного приветствия. – Все справились, все молодцы. Кроме Ильина, конечно. Я не пойму: ты, Ильин, какой-то особенный?

Я молча покачал головой.

– Тогда с чего ты взял, что можешь отдыхать, пока остальные вкалывают? Что за вседозволенность?

– Но он работал! – вступился за меня Антоха. – Честное слово, мы вместе таскали.

– Антон, это похвально, наверное, выгораживать друзей, но не в стенах школы. У меня на руках табель, в котором Ильин – единственный из всего класса с неотмеченной явкой. Где ты был?

– Человека спасал, – ответил я, глядя на нее в упор.

Химичка поправила очки, вероятно, чтобы лучше видеть мои лживые глаза, и, медленно выговаривая каждое слово, спросила:

– Кто-нибудь может это подтвердить?

Я пожал плечами и отвернулся к окну, давая понять, что большего она от меня не добьется.

– Спасти, значит, не удалось… Мой тебе совет, Ильин, берись за ум. Только не думай, что мы на этом закончили, – после урока продолжим.

– А правда, ты на фига смотался? – пригнувшись к парте, шепотом спросил Антоха. – Докторишка этот тебя искал, просил, чтобы ты ему свою ведомость занес. Он нас даже раньше отпустил в итоге, расписался у всех, удачи пожелал и по домам отправил.

– Надоело – вот и смотался.

– Странный ты какой-то в последнее время…

– Это вы все странные! – Я сам удивился тому, как громко сказал эти слова – почти проорал, затем посмотрел на Антохино изумленное лицо и, пытаясь что-то исправить, шепотом добавил: – То есть они.

– И хорош химичку бесить, – деловито посоветовал Антон.

– Я ее не бешу, она сама от меня бесится. Что мне сделать, если я тут сижу? Извините, бесследно испаряться, как ртуть, еще не научился.

А про себя я подумал, что было бы неплохо испариться и травануть ее разок парами. Не сильно, но чтобы до тошноты. Только для этого придется разбить стеклянный колпак, под которым я все время нахожусь на ее уроке, и извлечься наружу. С другой стороны, кто знает: может, химичку и так от меня постоянно тошнит, от одного только вида?

– Возьми тетрадь да списывай с доски. Что сложного? – продолжил Антоха свои нотации. – Мне, наоборот, со Снежаной Анатольевной проще, чем с другими учителями. Она лишнего вообще не спрашивает. Только что сама задала, слово в слово. Не то что твоя Нина Васильевна – начинает с биографии Толстого, заканчивает правами каких-то крестьян. Попробуй пойми, докуда учить.

Повернувшись к нам спиной, химичка старательно выводила на доске тему урока. Я сощурился, пытаясь соединить размытые плавающие буквы в одну четкую линию, и еле удержался, чтобы не расхохотаться в голос. Слушая мои короткие судорожные смешки, Антоха поинтересовался:

– Сейчас чего ржешь?

– Алкаши! – Я пальцем показал на доску. – Это она нас приветствует?!

– Алканы, баран! На той неделе же предупреждала, что по углеводородам самостоялка будет.

– И что, готовился?

– Ну, так… – Глаз у Антохи предательски дернулся. – Немного совсем.

– Везунчик! – добавил я.

Жаль, что алканы. Про алкашей я бы ей целый доклад накатал. Теперь получается – без шансов. Перспектива будущей двойки не сильно меня пугала (одной больше, одной меньше), а вот видеть в очередной раз торжествующее лицо химички и слышать свою фамилию, произнесенную ее коверкающей интонацией, – это просто испытание для моих нервов. И как у нее получается: произносит «Ильин», а звучит это вроде «Ишак»? А может, это я к ней цепляюсь? Может, и вправду нужно что-то делать? Только сам я уже не справлюсь – больше года учебник толком не открывал. Да и сдача пустого листка после контрольной не лучший способ произвести впечатление.