Быть единственным ребенком в идеальной, любящей семье круто и одновременно ужасно тяжело. Это такая ответственность, которая может расплющить тебя в лепешку, если ты вдруг слабак. В детстве я получал все, о чем мечтал. Со мной постоянно занимались, никогда не оставляли одного, советовались при принятии важных решений – я был наравне со взрослыми. При этом у них копились какие-то ожидания на мой счет, и я всегда их оправдывал. До сих пор… Однажды я очень долго просил собаку. Они не могли мне ее купить из-за маминого стремления к чистоте, а я все просил, просил… Идиот, лучше бы брата просил! Природа дважды не ошибается. Был бы сейчас рядом подрастающий хирург.

– Слушай сюда, десятый «Б», дважды повторять не буду!

Пронизывающий осенний ветер заставил химичку поднять воротник плаща и напялить на голову что-то смешное, по форме и цвету напоминающее папаху. Повернувшись к нам лицом, она принялась активно жестикулировать, а я почему-то мысленно пририсовал у нее на лбу красную пятиугольную звезду. Вылитый революционер! Когда мы их по истории проходили, я именно так и представлял.

– Больных не распугиваем, входим через запасной выход и сразу по лестнице наверх, на третий этаж, в пульмонологию.

– Чо за извращение входить через выход? Это негигиенично!

Блатная часть поддержала Чибиса дружным хохотом.

– Чибизов! – Наш командир перешла сначала на визг, потом на шепот. – Еще одно слово – и отправлю тебя в психоневрологическое, санитаром. Будешь там гигиену пропагандировать!

На этот раз, прикрывая рты, скромно хихикали ботаники.

– Значит, так! Я вас вручаю куратору, и, минуточку, больше вы не мой класс! Я никого из вас не знаю и до следующего понедельника знать не желаю. Единственная человеческая просьба: постарайтесь навредить бедным больным по минимуму, оставьте их живыми – просто держитесь от них подальше. Но если вы кого-нибудь все же придýшите, заколете, до инфаркта доведете, с этими проблемами не ко мне. Суть ясна?

Класс молча топтался на месте. Я удивился: как много, оказывается, среди наших тех, кому перспектива посещения больницы так же, как и мне, явно не доставляет удовольствия.

– Я спрашиваю: всем понятно?

– Ясно, – ответил я. Кому-то ведь нужно было ответить.

Химичка смерила меня пренебрежительным взглядом и спустя пару секунд наконец произнесла:

– Чудесно, Ильин.

Запасной выход больницы напоминал именно то место, о котором высказался Чибис. Стены, грязные и обшарпанные, с оставшимися островками краски всевозможных оттенков зеленого на синем, хранили увлекательное описание личности человека по имени Жека. Дойдя до третьего этажа, я узнал, что Жека – лох, слабак и дерьмо (что было вполне логично), но, оказывается, и такого можно любить. Об этом скромно сообщало маленькое сердечко, нарисованное рядом с его именем. Вот и пойми этих девчонок…

Первое, что я услышал, войдя в отделение, было обращение к Богу:

– Боже, как вас много!

Постовой медицинской сестре пришлось приподняться со стула, чтобы получше разглядеть ввалившуюся толпу новобранцев во главе с запыхавшимся командиром.

– Мы ждали не больше десяти человек, – строго обратилась она к химичке.

– Фу-у-ух! Ничего не знаю, сколько дали, всех привела. Не нравится – разбирайтесь с начальством.

– Но сами подумайте! Сколько их?

– В классе двадцать восемь, двое болеют.

– Сами подумайте, – повторила медсестра. – Двадцать шесть человек на одно отделение! Что нам с ними делать?

– А мне с ними что делать? По домам разводить? Нет уж, простите, у меня урок через сорок минут.

Их спор, наверное, продолжался бы еще очень долго, но из ординаторской выглянул молоденький доктор в высоком колпаке, больше похожем на поварской головной убор. Если бы не эти стены, я легко принял бы его за кондитера или повара из суши-бара. Внимательно оглядев химичку, он улыбнулся и обратился к медсестре: