– Вторую давай, – вынуждает поменять ноги местами.
Зажмуриваюсь, поджимая губы. Как же мне неприятно... Там так сильно щиплет и пульсирует.
– Сколько это длилось? – слышу его голос, но нарочно не отвечаю вслух.
Сколько? Это, к счастью длилось недолго. Он появился в подземелье очень вовремя.
– Идём.
От неожиданности за него хватаюсь, потому что он ни с того, ни с сего решает поднять меня на руки.
– Отпусти! Поставь! – наряду с негодованием чувствую внезапно накатившее смущение. Я же не в театре. И это не мой партнёр, а совершенно чужой, незнакомый мне парень, решивший без спроса нарушить личные границы.
Оказавшись на кровати, спешу от него отстраниться. Он мокрый и пахнет дождём. Это всё, что улавливает дурная голова.
Уходит, однако не успеваю залезть под одеяло, чтобы согреться, как он возвращается в комнату, с пакетом и бутылкой воды в руках.
– Надо измерить, – протягивает термометр.
– Засунь его себе знаешь куда, – прикладываясь к подушке, бормочу тихо.
– Тебе сейчас туда засуну, – отзывается зло и лезет ко мне с этим грёбаным термометром.
– Да сама я, сама! – выхватываю градусник и прячу под мышкой, нехотя принимая сидячее положение.
Этот принимается шуршать зелёным пакетом. Что-то достаёт и выставляет на тумбочку.
Искренне удивляюсь минутой позже, когда оказывается, что это лекарства. Спреи, таблетки, порошок.
– Какая забота… – шмыгаю носом и подтягиваю одеяло к подбородку.
– Не обольщайся. Это чтобы ты не откинулась, – бросает через плечо.
Хочется сострить, но сил нет абсолютно. Голова чугунная, кашель давит, нос заложило.
Термометр противно пищит, информируя о том, что готов сообщить результат.
Достаю его, успеваю заметить тревожные тридцать девять с половиной до того, как градусник самым наглым образом изымают.
– Пей это.
Хмуро взираю на таблетки.
– Или сначала мне пить? – спрашивает он язвительно.
– Да. Пей ты, а я не буду! – заявляю воинственно.
– То есть собираешься здесь «того»…
– А почему бы и нет? За бездыханное тело дочери губернатора вряд ли кто-то станет платить, правда?
– Будь уверена, в этом случае твои родители никогда тебя не увидят и не найдут. Ты обрекаешь их на вечные страдания. Они будут считать, что ты без вести пропала. Будут с этим жить, день ото дня. Будут ждать и надеяться на что-то. Годы, десятилетия… Знаешь, сколько таких историй? – спокойно выдаёт он, искусно манипулируя моими чувствами.
– Ты…
– Пей и ложись. Или буду закладывать колёса на корень языка. Опыт у меня есть. Лечил так свою собаку, – вкладывает в мою руку стакан с водой и кидает блистер на постель.
– С собакой меня сравниваешь? Серьёзно? – стискиваю челюсти от негодования и сжимаю стакан пальцами покрепче.
– Есть между вами что-то общее. Аляска тоже периодически бешенством страдала.
Ну гад!
– Да пошёл ты! – выплёскиваю на него содержимое стакана.
Фыркает и усмехается. Эмоций не распознать, лицо полностью закрыто балаклавой.
– Нет. Пожалуй подожду, пока спадёт температура, – проявив чудеса терпения и проигнорировав мою выходку, ставит бутылку на кровать, после чего принимается стаскивать с себя мокрую толстовку.
Футболка норовит отправиться вслед за ней. Цепляется за кофту и задирается, оголяя сухой, по спортивному сложенный живот.
Отвожу взгляд. Щёки отчего-то вспыхивают. Или это просто от высокой температуры так мне кажется.
– На улице дождь? – зачем-то вылетает из моего рта.
– Как видишь.
Пружины скрипят и проседают под его весом. Краем глаза отмечаю, что устроился у самого края. Прислонился спиной к стене, сложил перед собой руки.
Какого…
Правда, что ль, сидеть возле меня собирается?