За обедом рядовой Ткачук, помрачневший за время, пока в казарме живет командировочный Дзюба, отчитал Штапикова:

– Ты руки когда-нибудь моешь? Смотреть противно.

– Да ладно.

Штапикову плевать на гигиену. Ему грязь в жилу: не заставят пайки тащить для дежуривших в наряде. Рядовой Вовченко – тощий, почти прозрачный украинец с костистым лицом жертвы Освенцима, объявил за столом новость: у Ткачука день рождения. Рядовой Вовченко с Ткачуком друзья – один призыв, оба водители автопогрузчиков.

За обедом и поздравили. Махнов подарил Мишелю два почтовых конверта, а ребята угостили сахаром. Ткачук засмущался.

После обеда – свободные пятнадцать минут, можно черкануть письмо домой. Только быстро, потому что необходимо до развода на работы успеть напялить поверх «хэбэ» чёрный комбинезон.

– Ник, знаешь, что мне прапорщик Кольчужкин предложил? – внезапно доверительно шепнул Мишка. – Говорит, подцепи вилами погрузчика каркас со стеклами. Там лишние, списать надо. Инвентаризация!

– А ты что?

– Не знаю. Обещал в увольнение отпустить.

Кольчужкина солдаты не терпели. В душе старого остроклювого прапора было столько темного и ядовитого, что от него старались держаться подальше. Ясно, чего он добивался от Ткачука. Сбагрить налево стекло, списав его на разгильдяйство водилы.

– Плюнь на Кольчужкина, – посоветовал Никита. – Не связывайся.

В черных комбинезонах, скрывающих знаки различия, солдаты меняются. Недаром этот цвет называют цветом агрессивности. И подобно футболистам английской национальной лиги, играющим в черной форме, солдаты чаще получают наказание.

Славу Богу, Дзюбы не видно, это его на время командировки назначили командиром отделения новобранцев – «духов». Дзюба лежит на койке. Поутру он обнаружил пропажу брюк хэбэ и объявил, что будет болеть до тех пор, пока не принесут все его пропавшие вещи. Офицерам сказал, что наловился «зайчиков» во время сварочных работ. Рядовой Ткачук принес его пайку: три куска белого хлеба с салатом из свежей капусты, кусочек сала.

Рядом с Дзюбой спит сержант Васька Грицко из Афгана. Поступал в военное училище, но провалился и теперь дослуживал здесь. А, может, училище было зацепкой, чтобы вырваться на Родину? Не нам судить. Зубы у него ослепительные, сам загорелый, веселый. Об Афгане – молчок.

Всю ночь Грицко руководил разгрузкой на пакгаузе, и ему разрешено днем поспать. Больше всех злится из-за этого обстоятельства рядовой Штапиков: шипит в строю в затылок Никите:

– Только командовал, а теперь вылеживается, сволочь!

– Да ладно тебе, – отмахивается Вовченко. – Когда работаешь, служба быстрее идёт!

– Когда спишь, тоже, – не унимался Штапиков. У него под глазом фингал.

– Откуда сие? – интересуется прапорщик Кольчужкин, едва не касаясь своим остреньким носом массивного подбородка Штапикова.

– Не знаю, темно было. Поэтому не в тот глаз дали.

То есть не в левый. Значит, бил левша. Прапорщику ясно: Митяя работа. Понятно и солдатам…

– Ну, это дело поправимо, – говорит рядовой Митичев, то есть Митяй, и зловеще скалит свои измученные кариесом, выщербленные зубы. – Правда, Штапиков?

Ошеломленный таким поворотом дела Сергей идет в строю, как заведенный, даже Никите на пятки не наступает… Стукач! А ещё службу понимает.

Через час Никита узнал: прапорщик Кольчужкин отвел Ткачука в соседнюю часть, на «губу».

– За что?

– Погрузчиком переехал короб стекла. Ни одного целого!

Не удалось, выходит, Кольчужкину стекла сплавить. Рядовой Ткачук должен был лишь задеть каркас, но «не рассчитал» «косолапый» боец, отутюжил все пятьдесят стекол!

После ужина они заливают бетоном крышу нового хранилища. Жарко. Мысли о зубных щетках: во время очередной проверки Махнов получил нагоняй за некомплект предметов личной гигиены. Смешно наблюдать, как во время проверки солдаты лихорадочно передают из рук в руки различные мелкие предметы: кусочек мыла или носовой платок – лишь бы отвязался юморной капитан Еремин.