– А какие у ребенка оценки в школе? – спрашивает строго логопед. На момент прохождения ЦПМПК мы отучились заочно два года.

– Четверки и пятерки, – отвечаю я.

Логопед смотрит недоуменно, я вижу, что у нее высокие требования. Феде за его писанину она не поставила бы даже тройки. Да, Федя дислексик и дисграфик, но, когда речь заходит о комиссии, на которую мы приходим получить помощь, его «дефициты» как бы работают против него. Никто не радуется тому, что мы наконец-то получим помощь и ребенку в результате этой помощи станет легче читать и писать. Нет! Специалистов волнуют его оценки в школе. Точнее, их волнует, что школа была слишком лояльной и ставила четверки за содержание контрольных работ, а не за их оформление и не за почерк. Это непорядок, так быть не должно.

– Мы будем инициировать проверку! – сверкает очками психолог.

– Но вы же понимаете, что школьные оценки не дают объективную картину об успехах ребенка? – осторожно спрашиваю я.

Логопед и психолог поднимают на меня глаза, и я вижу, что они превратились в роботов.

– Школьные оценки являются объективной картиной успеваемости ребенка! – чеканит логопед, как будто между нами есть некий невидимый экран, на котором написаны эти слова.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не засмеяться. И тут же уговариваю себя: лучше промолчать.

Дальше – неделя ожидания. Потому что 20 минут комиссии требуют тщательного осмысления. Очень тщательного. Настолько, что, даже когда я прихожу в назначенное время, оказывается, что документы еще не готовы. Причины, конечно же, – ПРОГРАММНЫЙ СБОЙ. Вы только не волнуйтесь, мы вот прям сейчас поймали и линчевали программиста (о эти прекрасные люди с высокими зарплатами, которые ответственны за все беды мира, теперь мы знаем, за что вы получаете свои деньги).

Несколько сердитых родителей, включая меня, полтора часа (!) ждут заключений для своих детей. Пока медленно тянется время, успеваем поговорить о том о сем.

Один папа смеется над моим возмущением – над тем, что я жду уже целую неделю. Он, в отличие от меня, ждет полгода – первоначальное заключение врачей членам комиссии показалось более сложным, чем реальность. Пришлось переделывать, ждать своей очереди снова. Ребенок – инвалид, к слову.

Другая мама тоже смеется, хотя в ее ситуации никому не было бы смешно. Ее совершенно здоровая раньше дочка переболела зимой гриппом и оглохла на одно ухо. Навсегда, роковое стечение обстоятельств. Ребенку нужна помощь в школе. Комиссия долго думала, к какому лекалу приложить эту ситуацию – глухоты ведь нет! И не нашла ничего лучше, чем приложить ее к программе для детей с тяжелыми нарушениями речи. Это имело бы смысл, если бы ребенку было года 2—3 и речь только начала формироваться (глухота даже на одно ухо может препятствовать правильному развитию речи). Но девочка уже в четвертом классе! И с речью у нее все хорошо. А другой помощи ей комиссия предложить не может, в ее случае программа для детей с тяжелыми нарушениями слуха неприменима, ведь второе ухо на 100% здорово и слышит.

Третья участница нашего узкого круга недовольна всем происходящим. Она не хотела проходить комиссию, ее вынудили сделать это в школе, а теперь еще и заставляют ждать резолюции. Ее позиция – «мама, прикидывающаяся шлангом» или «у моего ребенка все в порядке». Тоже вполне частая и имеющая право на существование позиция.

Вышла я с ощущением полного опустошения и пониманием, что если где-то у нас все и стало хорошо, то вот на всякий случай есть такие места, как МЦКО и ЦПМПК, чтобы вспомнить, что такое бюрократия.

А дальше с заключением ЦПМПК необходимо идти по школам. На словах в России ликвидированы коррекционные школы, и каждая общеобразовательная школа ДОЛЖНА учить всех. Полная инклюзия (исключительно в вображении чиновников).