Я перекатываюсь на бок, вытираю слезы и иду вниз.

Вечеринка проходит у меня в доме, потому что он большой и к тому же родители могут познакомиться с Джейме, прежде чем поедут к отцу в офис на новогодний корпоратив.

Джейме хорошо держался перед моими родителями. Он пожал им руки, смотрел в глаза, и от него не пахло сигаретами. Папу все устроило. Мама довольна, и у меня есть назойливое подозрение, что это потому, что Джейме такой красивый, – как будто теперь она может быть спокойна, что в школе у меня не совсем плохая репутация.

Саша, Брук и Энджи остаются на ночь.

Мама Алекса заберет мальчиков после полуночи. А пока мы одни.

Брук стащила бутылку шампанского с праздничного вечера родителей. Она завернута в спальный мешок, и мы слишком поздно поймем, что вполне можно было поставить ее в холодильник.

Мы едим пиццу и смотрим фильм. Фильм не очень. Мальчики то и дело отпускают шутки, и каждый хочет, чтобы над его шутками девочки смеялись громче. Конечно, Джейме лучше всех. Я откидываюсь на спинку дивана, гордая тем, что я его девушка.

Потом мы сидим и болтаем, теперь уже все хотят блеснуть чувством юмора. В основном мы обсуждаем других ребят из школы. В конце концов разговор сводится к сексу, как – я вскоре узнаю – и всегда сводятся все беседы. Ни у кого из нас еще нет опыта, и мы еще достаточно молоды, чтобы этого стесняться, – это просто данность, которая исправится со временем. Мы подшучиваем друг над другом и сплетничаем о том, кто в школе чем занимался. Секс – это тема для шуток. Секс кажется чем-то реальным в той же степени, что и конец света в полночь.

Полночь. Жду поцелуя Джейме так, словно мы никогда не целовались. Прежде я только один раз целовалась в полночь[10], и я очень хочу, чтобы новый поцелуй перечеркнул старый, чтобы этот запомнить навсегда.

В одиннадцать пятьдесят мы отправляемся на кухню за кастрюлями и сковородками. В одиннадцать пятьдесят пять стоим у входной двери и каждые тридцать секунд спрашиваем у Джейме, который час. Почему-то мы решили, что его телефон больше всего достоин доверия.

А затем, как всегда, мгновение приходит и уходит, и хоть где-то внутри я снова удивляюсь, что у меня совсем нет ощущения, будто за этот миг что-то поменялось, я вместе с остальными бегу по лужайке, бью в кастрюлю и смотрю на звезды и незаконные фейерверки, которые пускают соседи. Мы кричим, как будто узнали чудесную новость. Мы поздравляем с Новым годом друг друга, деревья и тех, кого не видим, кто так же выкрикивает поздравления в небо. Мы кричим так, будто эта демонстрация радости отпугнет все наши страхи, будто уже знаем, что ничего плохого с нами в этом году не случится, и потому счастливы.

– Джейме, поцелуй меня! – кричу я. Бросаю в траву кастрюлю и деревянную ложку и тяну к нему руки. Он вальяжно подходит ко мне, кладет руки на бедра и притягивает к себе. Остальные бьют в кастрюли. Это хороший поцелуй, как и все прочие наши поцелуи. Все бросают кастрюли и тоже целуются. Я поднимаю с земли кастрюлю и ложку, и в этой относительной тишине, пока все не начали стучать снова, понимаю, что мы не одни.

В тридцати футах от нас Финни, Сильвия, Алекса, Джек и прочие тоже бьют в кастрюли и смеются, глядя в небо. Мы с Финни встречаемся взглядами, и он смотрит по сторонам, прежде чем украдкой помахать мне. Я машу в ответ, не поднимая руку выше талии, в страхе, как бы кто-нибудь из его друзей не подумал, что я помахала им. И именно в этот момент все замечают друг друга, и сразу же начинается соревнование, о котором никто вслух не скажет. Мы веселимся лучше, чем они. Мы любим друг друга сильнее. Мы стучим громче. Нам этот год принесет больше, чем им. Мы вопим, кричим и снова целуемся. Мальчики начинают петь, а мы, девочки, беремся за руки и кружимся на тротуаре.