– Неправда! – жалобно воскликнула Ева, как обезоруженный ребёнок, которому так и не удалось тут же выпросить у родителей понравившуюся в магазине игрушку.

– Поживём – увидим.

– Ну, всё! Мне стыдно. Хватит.

– Охотно верю, – удовлетворенно признался Слава.

– Скажи, ты мне такие испытания устраиваешь из-за мужской солидарности?

– Меньше всего из-за этого. Глеб твой – олух. Он тебя не знает и не понимает и, как идиот, верит, что я твой брат. Андрюша, видимо, не лучше, если он покупается на твой мышиный писк в трубку и не видит, какая ты бессовестная лгунья! Я дуракам не сочувствую. Тебя жаль.

– Хо-хо! Это из жалости ты мне тут всего наговорил?! – Ева не понимала подобного проявления сострадания.

– Разумеется. Ты ведь не понимаешь, что тебе нужно. Рост? Тебе ни с одним из них в баскетбол не играть. Возраст? Тут я вообще отказываюсь строить какие-либо догадки. Ты ведь не извращенка? Или тебя всё-таки возбуждает дряблое потрёпанное вредными привычками тело? Пойми одно: нельзя быть счастливой с человеком, с которым не можешь быть честной.

– А если я в принципе не могу быть честной?! – Ева развела руками, удивлённо вздёрнув брови вверх и в очередной раз подскочив на диване.

– Хватит ёрзать.

– Вот сколько раз в день ты врёшь?

– Я в принципе не умею врать. Ты же знаешь.

– Все врут. А иногда я просто не могу сказать правду. Мама до сих пор не знает, что папаша влепил мне пощёчину! Я уже не говорю о том, что у меня никто не в курсе, как каждую сессию я оказываюсь на грани отчисления! А быть откровенной с Глебом. Он сознательно ценит правду, но бессознательно минут пять будет орать, как псих, если ему эта правда не понравится.

– Сколько же ты врёшь мне? – спросил Слава, и глаза его засветились каким-то хитрым огоньком.

– Тебе, между прочим, никогда не врала. Ты адекватно реагируешь на правду, – Еве стало неловко, как бывает всякий раз, стоит ей искренне признать чьи-то достоинства, поэтому она поспешила отвести взгляд и вспомнить, что она хочет спать. – И вообще давай ложиться спать.

– Полвторого. Завтра выходной, – так прозрачно Слава намекнул, что можно ещё и посидеть, а отоспаться завтра.

– Не, я в последнее время не высыпаюсь.

– Ну, ложись. Или, может, тебе колыбельную спеть?

– Твоим голосом только колыбельные и петь! – усмехнулась Ева.

– Где полотенца, ты знаешь, – Слава не собирался вставать с дивана и ухаживать за гостьей, ибо позволял ей чувствовать себя как дома.

Ева потянулась, отчего задралась рубашка, и встала с дивана. Оправляя одежду, Ева вспомнила, что у неё нет с собой пижамы, а спать в узких джинсах-дудочках совсем неудобно.

– Вставай, увалень! Дай мне футболку и шорты. Мне сегодня не в чем спать. Я как-то не планировала ехать к тебе.

– Шорты ей подавай, – брюзжал Слава, аккуратно перекладывая Элизу с колен на диван.

«Знал бы ты, какие неприличные кружевные трусики на мне, поделился бы шортами быстрее», – подумала Ева.

– Ты ведь не хочешь, чтобы я светила голым задом!

– Фу, Ева, как это пошло звучит, – одёрнул её Слава и ушёл в спальню ворошить свой гардероб.

– Надо будет привезти сюда пижаму, – рассуждала вслух Ева, доставая полотенце из старенького комода.

– Пора бы целиком переехать, – отозвался Слава.

Спустя минут пять он принёс ей полосатую футболку и чёрные шорты.

– Подойдёт? – спросил он.

Ева прикинула на себя шорты, и сделала вывод, что они длинноваты.

– А покороче нет? – спросила она

– Корче и розовее у меня нет! – смеясь, заявил Слава. – На мне они ещё длиннее.

– Спасибо, – поблагодарила Ева и ушла в ванную.

Когда она вышла из душа, Слава копался в своей видеотеке, подыскивая какой-то фильм.