Той весной мы с Кэпланом часами разучивали его реплики. Стоять на сцене и выглядеть как кинозвезда было для него естественно, но сами слова, их значения и запоминание –  тут ему нужна была я. Пожалуй, единственное, в чем Кэплан сомневается, так это в своих умственных способностях. Возможно, это потому, что миллион лет назад ему потребовалось немного больше времени, чем остальным, чтобы научиться читать. Помню, как я наблюдала за его напряженной и упрямой работой, как он стремился понять смысл и сказать все правильно и как сильно все это поразило меня.

«Как же такое возможно, –  думала я, –  что в тебе уживаются все эти многочисленные версии? Как ты можешь быть капитаном команды по футболу, королем на школьном балу, президентом какого-нибудь братства в недалеком будущем и в то же время быть этим парнем, который учит Шекспира в моей спальне, лежит, уткнувшись лицом в ковер, и спрашивает меня о том, что это еще за “неведомое что-то, что спрятано пока еще во тьме”»? [6]

3

Кэплан

Я знал, что Холлис пойдет за мной к мусорным бакам. Вот что значит долго с кем-то встречаться –  ты можешь наперед предсказать каждый его следующий шаг.

Когда я разворачиваюсь, она стоит и просто смотрит на меня. Молчит. Я жду. Но Холлис словно играет в игру «Кто первый струсит».

– Не стоило мусорить, –  говорю я ей.

– Ты записал видео с Миной?

– А тебе-то что?

– Как будто вы вместе? Пара? С чертовыми брачными клятвами?

– Ты бросила меня.

– О! Так ты заметил?

– Холлис. –  Я сжимаю пальцами переносицу.

– Что? Что ты хочешь, Кэплан?

– Я хочу, чтобы ты сняла эту чертову бейсболку Куинна, –  говорю я, делая вид, что пристально изучаю свою руку.

Холлис снимает бейсболку и бросает ее мне. Ее глаза гневно блестят, но при этом на губах едва заметна улыбка.

– Не надо было так с Миной. Тем более при всех.

Она перестает улыбаться.

– Если ты хотела, чтобы я пришел на вечеринку, могла бы просто позвать меня, –  говорю я.

– А может, ты тут и ни при чем? Может, я иногда бываю милой без всяких причин?

Я фыркаю от смеха.

– А ты бы пришел на мой день рождения, если бы я позвала?

– Ну да. Мы же всегда будем… друзьями.

Я мну в руках бейсболку Куинна и заставляю себя посмотреть на Холлис. У нее такой вид, будто она вот-вот заплачет, но ни тени смущения. Какое-то время мы оба стоим молча. Звенит звонок.

– И я не бросала тебя, лишь сказала, что нам нужно немного отдохнуть друг от друга. Чтобы подумать.

– Ну и? –  спрашиваю я. –  Ты как? Подумала?

Она смеется:

– Это не мне нужно было подумать.

– Значит, ты это сделала, чтобы посмотреть, что буду делать я.

– Ага.

– Чтобы добиться от меня реакции.

– Угу.

– Это как-то по-детски, тебе не кажется?

– Боже мой! –  Холлис вскидывает руки. –  Кэплан, конечно, мне так кажется! Разве тебе никогда не нравился человек, который был к тебе совершенно равнодушен?

Она ждет, что я отвечу. Ненавижу, когда она все вот так подстраивает и вынуждает меня сказать что-то определенное.

– Все, ладно! Поздравляю! Ты очень взрослый, не способный к ревности и вообще бездушный! Рада за тебя.

Холлис поворачивается, чтобы уйти.

Во двор столовой маленькими компаниями стекаются девятиклассники, и многие поглядывают в нашу сторону.

– Может, поговорим где-нибудь в другом месте? –  спрашиваю я, раскачиваясь на пятках. –  Ты сегодня на машине?

– Я не собираюсь пропускать урок, чтобы сидеть в машине и слушать, как ты называешь меня ребенком.

– Я не называл тебя ребенком, я сказал, что ты повела себя по-детски.

Холлис пристально смотрит на меня, потом качает головой и поворачивается.

– Это не так, –  говорю я намного громче, чем мне бы хотелось, –  я не равнодушен. К тебе.