Ледяная траншея

Меня опекали больше, чем, сестру, наверно, еще и потому, что со мной все время что-то случалось. То среди ночи возили в больницу вынимать из горла застрявшую рыбью кость, то стригли чуть не наголо в первом классе, потому что я набралась неизвестно где вшей. Этот позор мама велела хранить в строжайшей тайне. «В конце двадцатого века!..» – причитала она и грешила на мальчишку, сидевшего со мной за одной партой – его семья перебралась в город из глубинки. Когда нас вывозили «для здоровья» в деревню, сестра легко вписывалась в местную обстановку, возглавляла ватаги деревенских детей и вообще собиралась стать летчиком или моряком. Я же моментально угорала от печки, меня тошнило от парного молока, а однажды едва не провалилась в дырку деревянного сортира. Меня увозили от греха в тот же день.

У нас рядом строили дом, и конечно, стройка манила всю окрестную ребятню. Родители категорически запретили мне ступать на ту территорию. Лишь раз я решилась нарушить запрет, но не удержалась на скользких сваях и с высоты 2-го этажа брякнулась в затопленную дождями траншею с головой. Была глубокая осень, вода – леденющая. Наверно, от этого холода я вылетела пулей из воды и сумела самостоятельно выбраться. Пришла домой и повесила на батарею мокрую одежду, надеясь утаить преступление – родители были на работе. Но соседка видела из окна все происшествие от первого до последнего кадра и донесла. Меня отругали, напоили противным горячим молоком и поставили банки. А потом меня сбил велосипед. Вечером я увидела маму из окна: она разговаривала с подругой. Я выбежала из дома и стремглав рванула к ней. Мальчишка из соседнего подъезда в это время несся на велосипеде – мы и встретились на скорости. Я отделалась легким испугом, сбитыми коленками и парой синяков, а мама, кинувшаяся ко мне, в сердцах треснула парня по спине и, видимо, довольно сильно: он провалялся неделю в постели. Его родители приходили к нам извиняться.

Морской закон

Отец переживал из-за моей «простоты», которой могут воспользоваться окружающие и «на мне ездить». И начал учить выживанию, отшлифовывая мастерство на домашних. Он уверял, что на флоте (год отучился в Одесском военно-морском училище) есть правило: кто остается последним за столом, тот и посуду моет, – морской закон. Когда трапеза подходила к концу, отец становился таким красноречивым (он вообще был мастером манипуляций), мама и сестра развешивали уши, а мы с ним вскакивали и выкрикивали сигнальную фразу: «Морской закон!» Ни мама, ни сестра ни разу не выиграли. Но мама и без этого закона рвалась взять на себя все обязанности. Отец говорил: «Тебе бы только ишачить, отдыхать ты не умеешь». Что правда, то правда. Ей обязательно нужно было действовать. Казалось, маме все дается легко. Она умела все: петь, танцевать, шить, готовить, торговаться на рынке, подуть на разбитую коленку так, что боль проходила, развеселить, плавать, как акула, ловить рыбу и просто любить. Могла и гвозди забивать, полки прилаживать, выполнять мужскую работу – потому что отец считался «интеллигентом» и имел «две капли дворянской крови», то есть к быту не очень приспособлен. Правда, готовил хорошо – в юности его друг был поваром в ресторане «Пекин», но это другая история. Воспитание детей отцу тоже доверялось с опаской, особенно с той поры, когда он взял меня в полтора года в гости. Выпил, не рассчитал силы и на обратном пути понял, что не может нести меня на руках. Тогда он остановил двух парней: «Вы комсомольцы?» – «Да». – «Донесите ребенка до дома». А дома досталось и беспартийным, и комсомольцам. В другой раз, когда маму положили в больницу, отец привел нам с сестрой какого-то фокусника. Фокусы он показывал весь вечер, но после ухода факира выяснилось, что пропали зонты, отцовские костюмы и еще что-то по мелочи. «Хороший фокус!» – напоминала мама отцу потом несколько лет.