«Однако, – подумал Куракин, – мороз нешуточный. 15 градусов есть. Уходя на обед, я забыл поглядеть на термометр». При этой мысли он плотнее закутался в шинель и натянул шапку – ушанку на самые уши. Того и гляди – нос отморозишь или что посерьезнее. На дворе марток – одевай сорок порток!
Ледниковый период, овладел всей территорией России, крепко и надолго. Мартовская симфония любви заглохла сразу после стремительной и обнадеживающей прелюдии. Холода настигли похотливых котов в самый разгар любовных страстей. Погода обмишурила несчастных животных. Котам теперь крепко приходилось подумать, прежде чем отправиться на ночное свидание. Можно запросто примерзнуть к предмету обожания.
На автобусной остановке Куракин встретил спившегося, но гордого бомжа, который пританцовывал от холода и пел: «Ой, мороз, мороз!» Задушевная песня богато сдабривалась удачно вставленными в мелодию нецензурными выражениями.
– Я иду обедать, – сказал Куракин бомжу, – сейчас пять минут второго. – Он постучал пальцем по корпусу часов. – Я понимаю, мороз, зима. Поэтому на твою песню и закрываю глаза. Но через час, когда я буду возвращаться обратно, чтобы тебя тут и в помине не было. Чтоб ты испарился отсюда к двум часам. Понял меня?
– Не волнуйся, начальник, я тебя понял, мне переводчик не нужен. – И тут же попросил, заискивающе глядя в глаза, – может, дашь на 50 грамм? Холод жуть!
Но как было ему отказать.
Участковый достал кошелек и положил ему в грязную ладонь 5 рублей. Впрочем, он был уверен в обратном. Что и час спустя бомж будет на этом месте его дожидаться. Ему нужен ночлег. В «обезьяннике» все же лучше, чем на улице.
Но этот бомж оказался честным. То есть, сдержал слово. Удивительно, но даже бомжи в наше время имеют понятие о чести. Хотя далеко не все они такие послушные.
– Что случилось? – спросил участковый жену, которая встретила его в дверях квартиры. – Почему на тебе лица нет?
– Беда, – только и сумела прошептать женщина.
– Что за беда? – испуганно отшатнулся Егор Петрович. – С девчонками что-нибудь? Плохие вести из Москвы? Что? Дом взорвали? Где? На Садовом Кольце или в Черемушках? Где дочки живут? Или с сыном что приключилось?
– Нет, с детьми, все нормально. Успокойся. Есть новость, и для тебя, Жора, очень неприятная.
– Говори яснее. Не тяни за душу.
– Не знаю с чего и начать. Звонил твой помощник, Сашка Кирсанов. Он тебя разыскивал.
– Мы с ним 20 минут как расстались. Он тоже собирался домой… Так что произошло? Что за спешка? Даже и поесть нельзя?
– Нюшку твою убили! Поленом по голове кто-то ее стукнул. Она уже не первый день лежит холодная. По, меньшей мере, три дня.
– А ты откуда знаешь?
– Сарафанное радио известило. Дух в доме очень тяжелый. Труп ее уже разлагаться начал. Варька Кудехина заприметила, у Нюшки в доме два дня дым из трубы не идет. Думала, та в городе торгашит. А тут, на тебе. Нюшка долго жить приказала.
– Вот это новость! – вздохнул Куракин.
– Я как раз вышла во двор белье повесить, а бабы, возле нашего подъезда толкутся во главе со старой сплетницей, Лукерьей.
«Твой-то, дома?» – спрашивают.
– А должон сейчас подойти, с минуты на минуту.
«Несчатье в поселке, – запричитала Лукерья, размахивая руками. – Но для тебя, Клавушка, эта новость как мед на душу».
– Что ты, – говорю, – Лукьяновна? Из ума на старости выжила?»
А она: «Я-то, в своем полном уме. А новость моя тебя касается, Михайловна. Твоего врага, Нюшку Шерстневу, пришили поленом в ее собственной норе».
– Что, так и сказала «твоего врага?» – растерянно переспросил Куракин.
– Я тебе передаю точные ее слова. Я Нюшку не жалею, – сказала Клавдия, заметив смущение мужа, – но и смерти такой страшной ей не желала. Клянусь, Иисусом… Никому, врагу смерти такой не пожелаю.