Тетка рассказывала ему, что однажды, лет двадцать назад, когда на ее доме еще не был поставлен громоотвод, через окно залетела молния, побила стекла в рамах, двинулась через большую комнату к зеркалу напротив. У тетки в комнате стояло большое трюмо. Разбила его на мелкие осколки и ушла в сенях в земляной пол. Зеркала молнии притягивают как магнит. Это знать надо. Может, при случае пригодиться.

Дождевые потоки воды монотонно шумели в водосточных трубах, обильно орошая землю во дворе. Теперь трава полезет, весь огород заполонит, язва болотная. Придется ее косой выкашивать по десять раз на дню. Иначе нельзя.

Вот такой же ливень лил две недели назад, ни зги не видно, когда он возвращался на своем «Запорожце», консервной банке с ручным управлением, домой из районного центра, куда он ездил переоформлять пенсию.

Жил он всегда тихо, одиноко, обособленно. Семьи в свое время не заимел, а теперь уже и не к чему. Дружбы особо ни с кем не водил, ни с кем не ругался. В дурных компаниях никогда не участвовал. Было ему ужу далеко за шестьдесят. И он мечтал об одном, как дожить эту жизнь достойно, а больше всего о том, как не помереть с голоду. Он от рождения нытиком не был и теперь молча боролся за жизнь, если его нищенское существование можно назвать жизнью. Ведь пенсия, что он получал – с воробьиный скок, воробью же на смех. Думать о ней-только себя изводить.

Жил он до смерти своей тетки в городе. Вся прежняя работа Михеева была связана с жилищно – коммунальным хозяйством. Кому капающий кран починить, кому гвоздь в оторвавшуюся доску вколотить. Этот приработок его кормил. Во всяком случае, если не на водку, то на хлеб хватало. А ему много и не нужно. Пить он особо не пил, так рюмашку опрокидывал под горячую котлетку. Либо выпивал со старым корешом Петровым. Это не питие, а так – лечение.

В тот день, возвращаясь в свою неудобную берлогу, ехал он медленнее обычного. Дворники едва успевали сметать дождевые струи с лобового стекла. Уже свернув на свою тихую, утопающую в зелени улочку, он вдруг с ужасом увидел перед своим капотом стройную женскую фигурку. Он среагировал мгновенно, умело бросив машину на бордюр. Мощный удар пришелся на передние подвески, и визг тормозов заставил женщину обернуться. Он увидел перед собой широко открытые испуганные глаза, косметику, перемешанную со струями дождя, и тяжелые, намокшие волосы, беспорядочно лежащие на плечах. В правой руке она держала раскрытый цветной зонт, который мало чем мог помочь ей в этой ситуации. Насквозь промокшее платье облепило тонкую девичью фигурку. Вблизи он узнал ее. Девушку (она и в самом деле была еще не замужем) звали Галей Акимовой. Она работала почтальоном в их поселковом отделении связи. Перекинутая через маленькое хрупкое плечо тяжелая почтовая сумка притягивала ее к земле.

– Здравствуй, Галя, – сказал Артем Петрович ласково. – Испугалась? Ты не бойся. Я тебя не перееду. Я очень осторожный водитель. Письма разносишь? – поинтересовался он.

– Да, – улыбнулась Галя. – Не только. У меня есть и к вам письмо.

– Бог мой! От кого? – удивился он. – У меня и родни-то нет. Один я как сыч на белом свете. Худой, забытый, никому не нужный мужчина. – Губы его искривились в иронической усмешке. Давно прошла пора бесшабашной удали. Он обвел Галю печальным взглядом.

– Вы не подвезете меня до конца вашей улицы? – попросила она. – Мне всего в четыре дома осталось разнести газеты, – и похлопала тоненькими пальчиками по изящному металлическому замку на сумке.

Эта сумка, небрежно перекинутая через плечо, на мгновение приковала к себе взгляд Артема Петровича. В душе его, словно ребенок в утробе, шевельнулась окаянная мысль. Но до полного оформления ее в стройный план было еще далеко.