– Привет, сыщики! – сказала дворничиха. – Я вот за коровьим молочком зашла. А вы, видать, за «хлебным»?

Менты в ответ ухмыльнулись.

– У тебя, старая метла, глаз микроскоп что ли? Угадала, сорока, – добродушно заметил Куракин.

– Ну, как дела-то, прояснилось что – нибудь в убийстве моего соседа Воропаева?

– Да какой там хрен, – отмахнулся участковый. – Все темнее ночи. У Воропаева любовницу разыскали. На стакане с вином ее следы от пальцев рук и губная помада.

– Ну теперь, стерве, не отвертеться, – потерла руки бабка.

– Нет, Клавушка, на рукоятке ножа пальчики не ее. Ничего с ней не сделаешь, закон, есть закон. Плетет всякую ахинею, вот, мол доцента какая-то женщина в белом халате кухонным ножом в спину пырнула.

– Что ж их две было что ли? Вот охальник. И поделом ему.

– Да ты до конца дослушай, – огрызнулся Куракин. – Я в первый день с тобой в ихнюю квартиру зашел и бирку обнаружил из морга, а на ней инициалы, фамилия и год рождения покойной жены Воропаева. Просто какой-то кроссворд. Я в морг сунулся. А сторож мне заявил, что у него халат начальника, то пропал ночью, то вдруг опять появился на прежнем месте. Но он был в эту ночь под мухой. Мало ли что ему с пьяну померещится. И дверь он обнаружил под утро открытой. А когда я его попросил показать мне труп Воропаевой, тот с трудом его отыскал по крашенным ногтям на ногах, потому что бирка отсутствовала.

Бабка на минуту раскрыла рот, застыла как изваяние, и, вдруг, начала тараторить:

– Так жена Воропаева, дай Бог памяти, лет 15 – 20 назад, два раза приходила домой из морга. Первый раз в полночь совсем голая приперлась. Я сама этому свидетель, – дворничиха перекрестилась. – А второй раз, днем в белом халате заявилась. У санитаров, наверно, позаимствовала. Сердечный порок у нее какой-то особенный. То, вроде, уже как будто помрет, а потом, на тебе, опять с того света возвращается.

Куракин недоуменно посмотрел на бабку, уставился в нее, размышляя про себя, не сочиняет ли она? После этого дед взглянул на Кирсанова, схватил его за рукав и на весь магазин закричал:

– Ты за сколько бутылок заплатил?

– За две.

– Бери пять. Летим к Ловчинову. Расскажем ему быль о ночном воскресении…

Игорь Фатхуллин

Сергей Распопов

Начавшийся еще с вечера моросящий дождь к ночи превратился в настоящий ливень. Артем Петрович тяжело заворочался на диване. Все тело ломило, хоть кричи «караул»!

«Должно быть к непогоде», – подумал он.

Особенно жгучая боль донимала его в правой отсутствующей ступне.

«Вот ведь жизнь окаянная, – выругался Михеев про себя, – двадцать лет прошло, как ее оттяпали в районной больнице, нашли эскулапы какую-то опухоль, вот и отняли. Бесплатная медицина ничего, кроме как отрезать кусок отмершего тела, предложить не могла. А ступня все болит, спасу нет. Даже пальцами как будто могу шевелить, чувствую каждый нервный узел на ней. Успокойся, – оборвал Михеев себя. – Это всего – навсего только мое воображение. Моя больная фантазия и дьявольская промозглая погода».

Он не спал уже второй час, как ни пытался, все не мог заснуть. Лежал на спине, прислушиваясь к раскатам грома. И всматривался равнодушно в ночную рябь за окном, где в свете молний одиноко раскачивались яблони. Яблони ему достались по наследству от тетки вместе с домом, и теперь без надлежащего ухода совсем одичали, и плоды на них стали мелкими и кислыми с горчинкой.

«Вырублю их к дьяволу при случае, на фиг они мне сдались, никакого дохода не приносят. Одна морока с ними. Даже пацаны в мой сад не лазают, обходят стороной», – он вздрогнул от особенно яркой вспышки молнии.