(Евгения Ланг). «Бурлюк Маяковского водил, как поводырь медведя. Он так и рекомендовал его: “Гениальный поэт – Маяковский”. И в этот период Маяковский был очень веселый, энергичный, это огонь был. А дальше он все мрачнее и мрачнее становился. <…> Бурлюк в него был совершенно влюблен. Потом, у Бурлюка было такое свойство, что он вдохновлял людей, внушал веру в себя, как никто другой, такое любовное, внимательное отношение у него было к чужому творчеству. В нем было заложено огромное отцовство, везде он выкапывал какие-то таланты»[48] (Мария Синякова). Однажды ночью, гуляя по Сретенскому бульвару, Маяковский читал стихи Бурлюку. В ответ он воскликнул: «Да вы ж гениальный поэт!» «Применение ко мне такого грандиозного и незаслуженного эпитета обрадовало меня. Я весь ушел в стихи. В этот вечер я совершенно неожиданно стал поэтом»[49], – вспоминал Маяковский. Чтобы подстегнуть Маяковского и не давать ему расслабиться, Бурлюк шел на хитрость: знакомя кого-нибудь с Маяковским, говорил: «Мой гениальный друг. Знаменитый поэт Маяковский», а самому поэту: «Ну а теперь пишите! А то ставите меня в глупейшее положение». И Маяковский писал. Очень скоро было написано стихотворение «Ночь», состоялось публичное выступление Маяковского, и вышел в свет его первый поэтический сборник с потрясающим названием, в котором весь Маяковский, – «Я!». Марина Цветаева писала о Маяковском: «Этот юноша ощущал в себе силу, какую – не знал, он раскрыл рот и сказал: “Я!” Его спросили: “Кто – я?” Он ответил: “Я: Владимир Маяковский”. – “А Владимир Маяковский – кто?” – “Я!” И больше, пока, ничего. А дальше, потом, – всё. Так и пошло: “Владимир Маяковский, тот, кто: я”. Смеялись, но “Я” в ушах, но желтая кофта в глазах – оставались. (Иные, увы, по сей день ничего другого в нем не увидели и не услышали, но не забыл никто.)»[50]

Сергей Есенин был моложе Маяковского. В 1912 году он, полный надежд, творческих замыслов и веры в себя, только переезжает в Москву.

А когда-то, когда-то…
Веселым парнем,
До костей весь пропахший
Степной травой,
Я пришел в этот город с пустыми руками,
Но зато с полным сердцем
И не пустой головой…[51]

Помимо самого необходимого, Сергей Есенин привозит с собой свои стихи, написанные в период обучения в Спас-Клепиковской школе. Многие из этих стихотворений еще несли печать ученичества, влияния Лермонтова, Некрасова, Надсона, но в то же время говорили о том, что их автор – большой и талантливый поэт.

Чтобы лучше понять, какой же была жизнь поэта в Москве в этот ранний период его творчества, нужно вспомнить, в какой именно части города он поселился, какие люди окружали его, какова была атмосфера первых месяцев его пребывания в Москве. Есенин поселяется в деревянном доме, принадлежащем купцу Н. В. Крылову, в общежитии для приказчиков мясной лавки купца. Долгие годы в этой лавке работал отец поэта – А. Н. Есенин и жил по адресу: Б. Строченовский переулок, дом 24. Сергей попадает, по словам краеведов, в совершенно особый мир – Замоскворечье, мир, которому посвящено огромное количество воспоминаний и художественных произведений (А. Н. Островский, А. П. Чехов, И. С. Шмелев). Замоскворечье – район купеческий, патриархальный, со строгим соблюдением традиций, район, где процветала благотворительность, где строились храмы, детские приюты, бесплатные больницы, богадельни. Очень многие здания, изначально строившиеся как благотворительные богоугодные заведения, сохранились с есенинских времен до наших дней, правда, в большинстве случаев утратив свое первоначальное назначение. Однако при этом в первое время московской жизни поэта окружали люди практические, знающие цену деньгам и далекие от искусства. Первой службой Сергея Есенина по настоянию его отца стала работа конторщиком в мясной лавке, в которой поэт столкнулся с людьми, похожими на героев А. Н. Островского: «В конторе Сергей проработал всего лишь одну неделю. Ему не понравились существующие там порядки. Особенно он не мог примириться с тем, что когда входила хозяйка, все служащие должны были вставать. Сергей вставать не захотел, разругался с хозяйкой и ушел. У него к тому времени было написано много стихов, и он хотел быть настоящим поэтом…»