Есенин потерял сознание. Подоспевший Наседкин снял с себя белое кашне и туго перевязал руку Сергею.
– Иван, давай, взяли! Вместе!
Они подняли Есенина и осторожно понесли к пролетке.
– Куды вы его! Кровища-то какая… – запротестовал извозчик.
– Тихо, отец! Не бойся, я пальто подстелю! Да гони, родной, скорее в Шереметевскую! Гони! А то в шею накостыляю!
– Гони! Такую ораву! У меня, чай, не тройка! – не сдавался извозчик. – Двоих возьму, а остальные сами добирайтесь!
– Катя, Галя, вы поймайте извозчика и следом, – скомандовал Наседкин, помогая Приблудному укладывать Есенина на пальто. – Мы помчались, а то Сергей кровью изойдет!
Извозчик хлестнул лошадь кнутом:
– Но, милая! Вывози!
Лошадь, словно почуяв беду, с места взяла в галоп.
Бениславская обняла плачущую Катю:
– Пойдем. По пути, может, поймаем извозчика.
Но Катя вывернулась из объятий и побежала вперед. Галя догнала ее:
– Ты что, Катя?
– Ничего!
– Это ты насчет гэпэушницы?.. Сергей тебе что-то говорил? – остановила она Катю.
– Сергей врать не будет… сама слышала…
– Глупенькая, да я работаю секретарем-машинисткой в ВЧК. Но это ничего не значит… Я люблю Сергея.
– Только Сергея? А Лев Седов?
– Кто? А… Вот оно что… Это тоже Сергей сказал? Да, любила Льва Седова…
– Сына Троцкого!
– Да, сына Троцкого… Хотя Троцкий тут ни при чем. Катенька, все не так просто…
– Конечно! – возмутилась Катя. – Ты выполняешь задание! Тебя приставили к Сергею… Следить! Доносить! – Она снова бросилась бежать.
– Я?!! Следить?! Доносить?! – заплакала Галя. – Глупая, я люблю его больше жизни, – крикнула она вслед убегающей Кате.
Увидев приближающуюся коляску, она выбежала на дорогу и, раскинув руки, закричала:
– Стой! Стой! Ну пожалуйста!
Лошадь остановилась. Извозчик, встав на козлах, заорал:
– Ты что, мать твою разэдак! Жить надоело?!
– Миленький! Родной! Пожалуйста! Срочно надо в больницу! – умоляюще сложила Галя руки. – Поскорей! Я заплачу!
– Ладно, садись! В какую больницу-то?
– В Шереметевскую! Только вон ту девушку захватим, – указала она вслед бегущей Кате.
Извозчик хлестнул лошадь. Та коротко заржала и понесла.
Спустя некоторое время к кровавому пятну на заснеженном тротуаре подошел чекист.
Оглядев следы, он по-волчьи потянул носом воздух. Достал милицейский свисток и засвистел.
Глава 7
Шереметевская горячка
Отдельная палата Шереметевской больницы. На кровати с забинтованной рукой лежит Есенин. Он без сознания. Около него сидит пожилая сиделка, время от времени смачивая полотенце в тазике с водой и прикладывая его ко лбу Есенину.
– Тихо, тихо, родимый! Успокойся, касатик!
– Пропустите меня! Что вы делаете? Вы с ума сошли! – мечется в горячечном бреду Есенин. Ему привиделся расстрел царской семьи. Но когда в подвале Ипатьевского дома собрались все Романовы и Юровский, председатель ЧК Екатеринбурга, зачитал им смертный приговор, ему почудилось, что вместо царя сидит сам Есенин, на руках у него его сын Юрий, рядом с ним Райх, Бениславская, Ганин, Наседкин, Приблудный, Орешин, Мейерхольд.
«Вы с ума сошли! Вы с ума сошли, неужели пришла пора? А казалось, еще вчера… дорогие мои! Дорогие! Хорошие!» – беззвучно кричит свои стихи Есенин, пытаясь руками защитить сына от града пуль.
И далее, как в калейдоскопе, одно видение страшней другого: проткнутая штыками, отчаянно сопротивляющаяся Зинаида Райх кричит:
«Вы не знаете, никто не знает! Мы остались сиротами!» – и падает в лужу крови.
Мейерхольд зажал руками лицо. Сквозь его пальцы сочится кровь.
«Я виноват… я не вынес пыток! Простите! Я всех оклеветал! Я боюсь боли! Ты ж обещала, Зиночка!» – упал он на колени перед мертвой женой.