Пастернак опять хотел ударить его коленом в лицо, но Есенин успел перехватить его ногу одной рукой. Изловчился он, приготовился – и неожиданно схватил Пастернака за яйца.

– Ой! Ой! Мой бог! – заверещал Пастернак. – Больно! Пусти, Есенин! Сволочь! Пусти! Ой, все, больше не буду! Ой, мой бог! Помогите, он мне их раздавит! – блажил Пастернак, безуспешно пытаясь вырваться.

Оба «секунданта» набросились на Есенина, начали пинать его, без разбору нанося удары.

Есенин яростно отбивался ногами, продолжая цепко удерживать противника за причинное место. Никто не заметил в пылу схватки, как в подворотне появился преследователь в кожанке. Понаблюдав за дракой, он достал кастет и, оглянувшись по сторонам, хотел ударить Есенина, но в это время хлопнула дверь и во двор вбежала Бениславская, а с ней сестра Есенина Катя с Наседкиным и Приблудный.

– Сергей! – отчаянно закричала Бениславская. – Прекратите сейчас же!

Она отважно кинулась к дерущимся и, подпрыгнув, повисла сзади на Безыменском. Тот, не ожидавший такого нападения, поскользнулся и упал. Наседкин повалил Уткина, ловко сделав ему подножку.

– Сережа, родной, что это! Почему драка? – теребила Катя брата за плечи.

Есенин разжал кулак, и Пастернак, упав на колени и скрючившись от боли, ткнулся в снег.

– Прекратить! Что за драка?! – закричал чекист, незаметно спрятав кастет в карман.

– Это не драка, это дуэль! – икнув, восторженно пробасил Приблудный.

– Какая дуэль? Охренел, что ли? – возмутился Наседкин.

– Я же вам сказал – самая настоящая!.. На кулаках. Есенин сам вызвал!.. – веселился Приблудный.

– Все, предъявите документы! – грозно потребовал чекист.

– Я секретарь ВЧК Бениславская, – подала Галя свое удостоверение. – А этот, которого эти негодяи избивали, знаменитый советский поэт Сергей Есенин.

– А я его сестра, Екатерина Есенина, – добавила Катя, помогая Наседкину поднять Есенина. – А это мой муж, поэт Василий Наседкин. Сереженька, боже мой, за что они тебя?! – стала она отряхивать брата и стирать с его лица кровь.

– Ну, я им дал!.. – улыбнулся Есенин разбитыми губами. Он взял пригоршню снега, вытер им лицо. Снова зачерпнул и, положив в рот, стал жевать и выплевывать окровавленную кашицу. – Ну, я им дал! – снова сказал он.

– Понятно! Пьяная драка… – Чекист вернул удостоверение Бениславской. – Чего не поделили, гражданин Есенин?

– Россию!.. Россию не поделили! – сказал серьезно Есенин, пытаясь попасть в рукав пальто, которое Наседкин с Галей заботливо пытались на него надеть.

– А вы? – обратился чекист к Пастернаку и его секундантам. – Не стыдно? Трое на одного! Хорошо, я случайно сюда заглянул… Могло бы и убийством все кончиться… в пьяной драке…

– Он сам виноват! Он первый начал! Вот у меня секунда… то есть свидетели… молодые поэты… Уткин и Безыменский, – стал горячо оправдываться Пастернак, – а я поэт Пастернак…

– Не слыхал про такого, – оборвал его чекист. – Есенина читал, «Исповедь хулигана».

Есенин неожиданно захохотал, да так весело, заразительно, что все присутствующие невольно заулыбались, сами еще не понимая чему.

– Пастернак, поэт ты, слов нету, большой. А он у тебя, – Есенин шлепнул себя по ширинке, – он у тебя, ей-богу, такой маленький… Я слыхал, что вам обрезают, но чтобы так… Еле ухватил!

Тут уж заржали все, даже секунданты Пастернака.

– Сволочь! – взвизгнул Пастернак и снова было кинулся на Есенина, но Иван Приблудный, ржавший во все горло, преградил ему дорогу.

– Это видал? – сунул он под нос Пастернаку свой кулачище. – Так огорчу тебя, Боря, вместе с твоими… сикунантами… Ты меня знаешь… Я у Буденного… всю войну башки белякам рубил…