Аптечная наклейка с черепом и двумя костями крест-накрест.

Осторожно, яд!

Цианистый калий.

На сургуче стоял оттиск круглой печати.

С этой склянкой вышел целый сюжет: сначала ее руки отпрянули, затем пальцы заинтересованно коснулись льдистой шоколадной рубашки, подушечки пальцев слепо ощупали вплетенную в сургуч косичку шпагата, которая опоясывала флакон. Затем заколдованные руки осторожно поднесли баночку к лицу, к очарованным глазам, к кончику носа. Внутри, за темным стеклом, по донышку склянки легко пересыпалась горсть рокового сухого снежка. То, как тщательно этот кристаллический порошок был упрятан под притертой стеклянной пробкой, убеждало Лилит, что там действительно яд. Баночка излучала злые колдовские чары, которые обращали ее в гипнотический столп. Она много слышала про цианистый калий, читала о нем. Лилит поворачивалась к яду, как цветок к солнцу. Вспоминала о том, что на теле жертвы проступают синие пятна, а изо рта пахнет, кажется, горьким миндалем. Покончить с собой? Такая чушь никогда не приходила ей в голову, но держать смерть в похолодевших пальцах было и жутко, и волнующе. Но зачем эта склянка под рукою у матери? Лилит уже собралась поставить флакон на место, но – странное дело – руки словно примерзли, пальцы обвили стекло побегами зелени, какое наслаждение тискать предмет столь могущественный, как этот флакон… и вдруг в одно мгновение ока склянка циана оказалась на дне косметички. Только наклейка с черепом была оторвана, разорвана на микроскопические кусочки и выброшена чешуей змеи в унитаз.

А вечером Лилит исключительно тонко навела мать на нужную тему и услышала все объясняющую реплику:

– Ты знаешь, я боюсь умереть от рака… в нашем роду это, увы, фамильная смерть… помню, как ужасно мучались бабушка, дед… как умирала мать…

Она жадно и глубоко затянулась сигаретой, обсасывая фильтр большим накрашенным ртом. Чиркнула тень по глазам.

– Но я кое-что предусмотрела на этот счет.

В Ростове Лилит еле-еле смогла выдержать десяток дней. Вынести вражду бывшего дома и вечную невесту-мать было непросто, друзья показались неинтересны и провинциальны, город – заштатным, а его претензии быть богатым и брутальным – моветоном.

Яд в косметичке переместился вместе с Лилит на московскую квартиру. Она упрятала баночку в парчовый мешочек из-под турецких духов для одалисок и туго затянула маленькую горловину кожаной петелькой. Теперь у руки появилась своя тайная игра в прятки, нырнув в полумрак сумочки, сначала на ощупь узнавать, а затем извлекать на свет гладкие камешки макияжа – увесистую пудреницу из палисандра с бело-розовой пудрой, скользкий золотистый карандаш «Ланком» с махровой сиреневой тушью для век, двухцветную губную помаду – снова сирень и пурпур – той же фирмы, плоский каменный овал теней от «Лореаль», которые просвечивают на свету сквозь полудрагоценный оникс, хрустальную обезьянку-амулет, крошечный сосудец «Шанель № 5» – пальцы играют в прятки со смертью… серебряная сигаретница в замшевом шершавом футляре, который так приятно тискать в руке… а вот… пальцы, словно нечаянно, натыкаются на непонятный предмет, что это? Они слепо тычутся в прохладные складки парчи, пытаются угадать по очертаниям утаенное и, нащупав сквозь ткань наглухо притертую пробку, вздрагивают от испуга – циан! – и рука сладко мерзнет в приливе мурашек.

Наверное, я спятила?

Лилит впервые пыталась обмануть себя, внушая, что увлечение Филиппом ослабло, что гордой и самолюбивой девушке постыдно любить того, кто забывает тебя, но она была слишком умна, чтобы не замечать краем глаза эти порывы самообмана. Единственное, на что она в принципе могла здраво рассчитывать, так это сопротивление семьи Билуновых, для которых предстоящий брак любимого сына и наследника имени с девушкой не их круга, союз с провинциалкой из Мухосранска, а особенно с домработницей Пруссаковых (!) был, конечно, сильным ударом, но… но насколько серьезно они отнесутся к этой эскападе Филиппа? Зная его вечную блажь? Пожалуй, их согласие – всего лишь тактическая уступка сыну, который чудом избежал гибели на дикой дуэли… Лилит мучилась неизвестностью, но теперь узнать что-либо было сложно: компании запретили существовать. Впрочем, вчерашние друзья после дуэли и сами разделились: истеричка Клим Росциус остался с Ильей Пруссаковым, Волкова, по слухам, вызвана к отцу в ссылку на Тринидад в дыру Порт-оф-Спейн, на Карабане был поставлен самый надавленный крест: чтобы его духу в Москве не было, а Филипп оставил при себе только тряпичного Виталика Ардачева… Позвонить Илье было невозможно, все номера телефонов сменили. Дом Ардачевых на звонки не отвечал. Выручила дурочка Магда, которая внезапно прорезалась со своим апельсиновым голосом в телефонной трубке и объявила, что побывала у