на новой квартире, рассказала о том, что они вдвоем хорошо смотрятся, что Филипп еще ходит с тростью и ему это жутко идет, дала без звука новый номер, объяснила, как их найти, поведала с дурным хохотом, что ее брюссельский опекун сделал ей предложение, старый хрыч! Даже по-русски выучил несколько слов: попка, сиська, самогон.

Лилит, сославшись на приступ мигрени, простилась и положила трубку.

Несколько дней она гипнотизировала чувства оскорбленного самолюбия, ревности, зависти, злости, тоски, пока не почувствовала себя способной как бы запросто приехать в гости к старым друзьям и как бы разделить их радость. Что она и сделала. Поспешно одевшись в деловой костюм, накинув на плечо роковую сумочку и поймав такси, она помчалась к Филиппу. Чтобы не разжать пружину, она ехала, слегка стискивая зубами кончик языка, – эта нелепая улыбка помогала. Филипп в очередной раз сменил квартиру. Теперь он снимал жилье в сталинском доме у ипподрома. Лилит благополучно миновала консьержку, поднялась в лифте на последний этаж и позвонила в дверь. Сначала раздался лай пса, затем донеся Евкин голосок: «Фу, Тубо, фу»… и она открыла дверь.

«Лилит!» Она была счастлива, хороша и рассеянна. Обняв за горло симпатичного молодого сеттера, она оттащила его в сторону: «Заходи! Филипп, смотри, кто пришел…» Ева не придала ее визиту ровно никакого значения.

Лилит перевела дух, ей можно было легко спрятаться в тени такой вот слепошарой беспечности. Ведь ее цель – разрушить это глупое счастье.

– Откуда чудный псина? – она сняла плащ, забрызганный сукровицей весеннего дождичка, и шутливо стряхнула прохладные капли на симпатичную мордашку сеттера. Жест удался.

– Это Рикин подарок. – Тубо сконфужен градом мокрой капели. – Познакомьтесь, его зовут Тубо.

«Подарок сестры, маленькой взбалмошной эгоистки Рики… это интересно, – подумала Лилит. – Вот-вот в прихожую выйдет Филипп».

Филипп вышел прихрамывая, опираясь на роскошную черно-лаковую трость. Он был в махровом халате, видно, недавно из душа, с мокрыми зачесанными назад волосами. Они не виделись три месяца, четыре дня и 17 часов. Он был еще бледен, в больничной дымке выздоровления, но впалые щеки и первая мужская морщинка на лбу делали его взгляд удивительным. Он был так хорош, что стиснуло сердце.

– Привет, ты вылитый Байрон, – от тоски ее улыбка вышла фальшивой.

– Хм, – Филипп не собирался скрывать, что удивлен внезапным визитом. Уж кто-кто, а он с пеленок научился не доверять смеху, улыбкам, жестам и уж тем более словам.

– Я, конечно, свинья, что так долго не могла забежать на пару минут, – главное, опередить его реакции, все до одной! – Держи, это вам. Поздравляю. – И Лилит как бы по-свойски пихнула Еве оранжерейные каллы в обертке из целлофана в парадных лентах, фирменный заказ. Каллы всегда ей были противны, мерзкие рыбьи рты, а не цветы.

– Ну что ты уставился? Разве я не могу прийти без церемоний? Запросто? Без приглашения? – она предпочитала нападение.

Чуткая псина облаяла и эту фальшь.

– Конечно, ты можешь прийти к нам попросту, без приглашения, без звонка и без церемоний, – холодно перечислял Филипп, – тем более что ты никогда запросто здесь не была.

– Филипп! – блестяще вмешалась Ева. – Да ты, оказывается, хамло. Значит, ты выздоровел. Выкидывай эту трость, ну.

– Ты, что ли, не рад мне? – ее взгляд был впервые откровенным. – Я могу ведь уйти.

Филипп холодно взял из ее рук плащ и повесил на плечики.

Сумочку она пихнула под мышку.

– Я даже не знаю, как называется эта улица, – возмутилась Ева, – и номер нашего телефона!

– А Магда? – Лилит присела потрепать шелковистую мордашку сеттера и спрятать лицо от прицела раненых глаз.