Земля в моей жизни связана с одними неприятностями, и первая из них, конечно же, рождение. Я умудрился родиться в семье вулканологов. Нет, не простых ученых, а известных на всю Солнечную докторов Стива и Аллы Джефферсонов, одаривших меня, как выяснилось позже, не только бациллой одиночества, но и скрытой до поры до времени необоримой страстью к науке.

Как только мог, боролся я с этим наследством. Убрался с Земли на Ганимед, где попытался найти простое счастье простого парня, но чертова удавка генетики выдернула оттуда, вернула на Землю, заставила защитить диссер и вот теперь, словно из пращи, запульнула к Марсу. Глядя на медленно удаляющуюся плюшку бело-голубой планеты-матери, на сверкающие в солнечных лучах точки орбитальных станций, на слепящий полумесяц Луны, где давно нашли покой Алла и Стив, я, Пол Джефферсон, летел продолжать их дело где-нибудь в кальдерах Олимпа, убеждая себя, что всего-навсего хочу повидаться с Мэгги. Маргарет Боровски – научный руководитель и давний-давний друг, ведь мы знакомы уже больше года, огромный срок для моих привязанностей. В свое время я не знал, куда бежать от ее материнских чувств, и почел за лучшее сдаться. Она ждет моего визита, но, конечно же, не в качестве снега на голову. А я рассчитывал сделать сюрприз, явиться блудным сыном с подарком в руке.

Однако все полетело кувырком, сначала в переносном смысле, а затем и в прямом. Ракета благополучно пронзила мировое пространство в межпланетном рейсе, но из всех возможных способов продолжения пути я выбрал «Марсианский Аист». Уж больно понравилось открытое, по-детски веснушчатое лицо пилота, веселого оптимиста по имени Руперт. Лицо, и, конечно, оперативность. Чудо-юдо-машина с немереными крыльями отправлялась в полет вечером и уже через несколько часов должна была сесть буквально в паре сотен километров от станции Мэгги, по местным понятиям, рукой подать, полдня на вездеходе. А монорельс, хотя и шел быстрее турболета, завез бы меня на полконтинента западнее, и добираться оттуда на перекладных совсем не привлекало.

Не привлекало. Хотя подсказывал внутренний голос. Один из двух моих внутренних голосов буквально захлебывался протестом, и я его не послушал, а он оказался прав. Надо было поездом.

Все пошло наперекосяк с той минуты, как я покинул номер, забыв подарок на столе.

***

– Эй, Пол, ну, что там? – голос пилота напряжен, он думает, кривую еще можно устремить к асимптоте, рвущейся в чистое марсианское небо.

«Надо было поездом», – снова подумал я, хмыкнул и начал из анекдота:

– Есть две новости, хорошая и плохая. Какую первой?

Он задумался. Славный парень этот Рупи, энтузиаст воздухоплавания. Энтузиасты двигали аэронавтику и разбивали головы на заре двадцатого века, я полагал, они остались в далеком прошлом. Жаль, скоро и о нас будут говорить исключительно в прошедшем времени: мы застряли черти где, а вокруг и над нами – не пойми что и пыльная буря.

– Давай хорошую, Пол. Будем разнообразить.

– О’кей, слушай. Мы еще живы. Энергоустановка, похоже, цела. Если там зеленые цифры, значит, цела? Крылья… Сам понимаешь. Но они уже не понадобятся.

– Как не понадобятся? Почему? Бурю переждем и попробуем взлететь… – Руперт отчаянный оптимист. Даже если предположить, что найдется взлетная полоса для этого дряньдулета, этого неудачного опыта мехгенетиков по скрещиванию птеранодона с монопланом, для этого чудом летающего безумия, для этого… Одним словом, если бы мы даже могли разогнаться, пыльную бурю на Марсе пережидать довольно долго. А нынешняя, поди, опять на полпланеты, месяца четыре будем жевать песок. «Кстати, проверить синтезатор», – взял я на заметку и еще раз поводил фонариком по стенам. Яркий широкий луч уперся в неровный свод пещеры. Рыжеватый грубый камень, наверное, песчаник, часто изрезанный поблескивающими кварцевыми жилками.