– Да не будет никакого празднования. Только семейный ужин.

В дверь кабинета Эдика постучали и кто-то что-то вполголоса сказал. Разобрать сказанное было невозможно. Эдик кивнул тому, кто остался инкогнито, и повернулся снова в камеру:

– Мне надо бежать…

– Пока, пока! – проворковала Катя.

– Целую , – безэмоционально попрощался Эдик и отключился.

Катя свалилась на ещё не заправленную и не остывшую после сна постель. Раздался стук в дверь.

– Да, – отозвалось громко Катя.

В комнату вошла Лиза. В руках у неё было нечто, завернутое в крафтовую бумагу. Судя по растрепанным волосам и мятой старой майке с персонажами сериала «Во все тяжкие», в которой так любила спать Лиза, девочка только открыла глаза. Катя подскочила и села по-турецки, внимательно глядя на дочь.

– С днем рождения, мама. – Лиза протянула матери сверток.

– Спасибо, Лизуль. – Катя приняла в руки подарок и призывно распахнула объятия.

Лиза села рядом с матерью и обняла её. Веревка, обвязывавшая сверток, легко поддалась. Катя преодолела слои бумаги и обомлела: внутри обнаружилась картина , на которой была изображена половина сердца, разорванного ровно посередине, с сочащейся кровью в месте разрыва.

–Ты давно просила меня нарисовать что-то для твоего офиса, – пояснила Лиза.

– Это невероятно, – Катя гладила картину и в её глазах блеснули слезы, умело и быстро подавленные.

Лиза поцеловала мать и направилась к выходу.

– Лиз, – будто спохватившись остановила её Катя. – Сегодня ужинаем в ресторане. С дедом.

– Это обязательно? – спокойно спросила Лиза.

– Обязательно.

– Ладно, – бросила Лиза и скрылась.

Катя продолжала смотреть на картину, подаренную дочерью, зная, чем она вдохновлена. Скрытой от посторонних глаз работной патлатого татуировщика из Питера. Катя, ещё не принимавшая душ и не чистившая зубы, побрела в ванную. Тепло обогреваемого пола ванной комнаты приятно охватило босые ступни. Катя сбросила пижаму и внезапно остановилась у огромного состаренного зеркала, висевшего над раковиной. В этом зеркале можно было разглядеть себя по пояс. Слева под грудью прямо в районе ребер хранилась та самая половина сердца в виде татуировки. Катя острожно провела по ней пальцем. И вдруг ванная комната превратилась в прокуренную коморку тату-салона где-то в глубине дворов Невского проспекта. Татуировщик неопределенного возраста погружен в работу, искренне восхищаясь смелостью Кати бить рисунок на одной из самых болезненных частей тела. Он так увлечен, что совсем не замечает приступа нежности, происходящего в непосредственной близости: татуированная мужская рука гладит катино бедро в драной синей джинсе, прямо в правое ухо девушки чувственный голос нашептывает слова, уносящие её наверх блаженства и делающие безразличной к боли от прикосновения иглы с кожей. Катя отворачивается от косматого творца, направляя лицо к источнику голоса. Глаза её закрыты. Её губы чувствуют обжигающий жар других губ, тех, что готовы в любой момент сократить и без того ничтожное расстояние между ними. Катя встряхнула головой, будто отгоняя остатки сна. Она стоит посреди ванной в маленьком городке в Швейцарии. Ей тридцать пять. И она шагает под ледяные струи душа, чтобы подавить тревогу её настоящего сердца, расположенного недалеко от половины нарисованного.

Без четверти семь водитель остановил машину напротив ресторана, спрятавшегося в гуще деревьев, которые в этой полосе уже покрылись зеленой листвой. Где-то через час должно было стемнеть. Катя и Лиза шли по дорожке мимо цветущих кустов. Лиза смотрела на них с художественным интересом. Ресторан располагался в уединении между двумя городками у самого озера. Рядом не было ни домов, ни отелей, ни других заведений, от того это место выглядело особенным и даже немного сказочным. Казалось, вот-вот из-под распустившейся красным цветом камелии выпрыгнет кролик и позовет с собой в Страну Чудес.