Когда обуянные ужасом и непонимающие причины мгновенной гибели такого количества хорошо обученных воинов Малах с сыном выровняли курс и с помощью Энси полностью восстановили «шатёр» для Нанайи, уже наступили сумерки. Ветер задул сильнее, и впереди, на горизонте, прощающийся Уту46 «поджёг» редкие облака, как бы осветив дорогу заступавшему на службу Наннару47. Алый закат предвещал холодную ночь, но путешественники даже после наступления темноты решили не приставать к берегу, чтобы уйти как можно дальше на северо-запад, прочь от злополучного Урука, откуда после случившегося можно было ожидать ещё более серьёзной погони.

Плавание в это время было опасным ещё и потому, что во время разливов в реке зачастую оказывались трупы крупных животных и различные коряги, заметить которые в темноте было практически невозможно. Однако Энси запретил плотоводам освещать путь факелами и сам дежурил на носу, пристально всматриваясь в тёмную гладь воды. К полуночи все трое озябли настолько, что стали слышать стук собственных зубов. Даже накинутые шкуры не могли защитить их от пронизывающего насквозь ветра, гнавшего на парус нависший над Бур-Ануном тяжёлый сырой туман. Спрятавшаяся в палатке Нанайя, по-видимому, тоже ощутила дискомфорт, поскольку оттуда послышались шорохи: она что-то то и дело двигала, перемещаясь из угла в угол.

Вдруг она затихла, а от палатки во все стороны, словно невидимые лучи, потекли струи тёплого воздуха. Малах с сыном почувствовали животворное тепло первыми. Сгорая от любопытства, каждый думал о том, как хоть бы краем глаза заглянуть внутрь, чтобы увидеть источник эдакого чуда. Когда же потоки дошли и до Энси, и жрец, оставив свой пост, зачем-то вернулся к Нанайе, такая возможность представилась Малаху, управлявшему на корме рулём. Сквозь открывшуюся на доли секунды щель в проходе старый плотовод успел заметить установленную в центре «шатра» необычную штуковину размером с ягнёнка со множеством гибких, болтавшихся ножек. Штуковина эта напомнила ему каракатицу, которую он однажды, ещё мальчишкой, видел в прибрежных водах Горького моря48. С детства привыкший лишь к виду речных карпов да сазанов, впервые наблюдая во время купания диковинных морских тварей, Малах тогда окончательно поверил в существование чудо-острова Тульмун49. Ибо откуда, как не из Тульмуна, могли появиться такие красивые создания? Увиденная Малахом вещь светилась и переливалась, что придавало ей ещё большее сходство с плывущей в пронизанной солнечными лучами воде каракатицей. «Так вот в чём дело! – робко предположил он. – Теперь понятно, кто она и откуда!» – и, заслышав движение в палатке, быстро отвёл взгляд в сторону, сделав вид, что его ничего не касается. В тот же момент оттуда появился жрец, который, сурово оглядев Малаха и Мигирапала, сквозь зубы процедил:

– К рассвету ищите укромное место, чтобы пристать, и наловите рыбы!

– Слушаемся, энси! – почти хором ответили отец и сын.

Затем жрец вернулся на своё место на носу плота, и они, согревшись, продолжили путь в ночной мгле. Проведя ещё несколько часов в напряжении, совершенно обессиленные, все трое с великой радостью встретили первые лучи забрезжившего рассвета, пробивавшиеся сквозь нависший туман. Лёгкая улыбка на лице Энси, не ускользнувшая от опытного взгляда Малаха, послужила сигналом к окончанию плавания. Высмотрев на берегу подходящее укромное место, старый плотовод перевёл руль в нужном направлении, и с восходом солнца путешественники пришвартовались на отдых. Появившаяся из палатки Нанайя, покачивая бёдрами и распущенными смоляными волосами до пояса медленно проследовала за жрецом на берег. Тянущийся за ней шлейф благоуханий, разделившись на две невидимые змейки, пробрался в ноздри Мигирапала и ужалил того, лишив разума и покоя. Опьянённый красотой и проснувшимся желанием, юноша едва смог убрать парус и, обхватив руками мачту, заворожённо смотрел вслед удалявшейся Нанайе. В очередной раз застав сына в таком состоянии, Малах не на шутку стал переживать за него. Теперь, когда он «понял», кем является спутница энси, старик злился на себя за то, что поручил Мигирапалу прислуживать ей. «Как бы он не испортил всё своей влюблённостью!» – подумал он и, бросив якорь, в два шага подскочил к сыну и дернул того за ухо.