– Тебе обязательно сейчас это слушать? Ради бога, он же сам будет здесь через несколько минут, ты и так почти каждый вечер его видишь. Вам не хочется друг от друга отдохнуть?

Я нервничала. Я знала, папа хочет, чтобы Элвис и забрал меня сам, и отвез обратно сам – и что он так и собирается ему сказать.

Я не знала, как папа хочет к нему подойти – дружелюбно или строго, – и прекрасно понимала, каким строгим он может быть. Я сидела в ожидании худшего.

Примерно час спустя я заметила «БМВ» Элвиса и увидела, как он и его отец выходят из машины. Элвис явно подготовился к встрече – надел форму, чтобы произвести впечатление на папу. Он знал, что их объединяет военная служба, и воспользовался этим преимуществом. Он выглядел прекрасно.

Он снял шляпу и поцеловал меня в щеку. Я пригласила его и Вернона войти в дом и провела их в гостиную, где Элвис поежился и, казалось, впервые лишился дара речи.

– Твои родители здесь? – наконец спросил он. Я смогла лишь кивнуть, и он продолжил: – Знаю, мы немного опоздали, но мне нужно было привести себя в порядок… Да и найти дом было не так-то просто.

Меня это позабавило: представьте только, Элвис Пресли ищет оправдания! Мы уже достаточно хорошо были знакомы, чтобы я знала, что у него уходило три часа на переодевание, разговоры с друзьями, поедание вкуснейшего огромного ужина, приготовленного бабушкой, и подписание автографов. Когда дело не касалось работы, он относился к времени беспечно.

Вернон устроился на диване. Элвис указал на наши семейные портреты на стене и сказал:

– Папа, смотри – вот Присцилла и вся ее семья. Мне кажется, она похожа на свою маму. Мало общих черт с сестрой и братьями, хотя они пока еще маленькие. Не стриги волосы, детка. Мне они нравятся длинными, как сейчас. Ты очень красивая девочка. Как же мы так сошлись? Наверное, это судьба.

Несколько последних фраз он сказал мне шепотом, потому что тут в комнату вошли мои родители.

Вместо того чтобы сказать: «Здравствуйте», как сделал бы почти любой другой юноша, Элвис протянул папе руку и сказал:

– Здравствуйте, я Элвис Пресли, а это мой папа, Вернон.

Мне показалось, что это прозвучало глупо, ведь они знают, кто он, как и все остальные на свете. Но Элвис был настоящим джентльменом. Папа явно был впечатлен, и с того вечера Элвис всегда обращался к нему «капитан Болье» или «сэр». Элвис всегда так делал; до какого звания ни дослужился бы человек – доктор, адвокат, профессор, кинорежиссер, – если это не его близкий друг, Элвис не обращался к человеку по имени, даже в беседах с людьми, которых знал много лет. Он объяснил мне это так: «Все просто. Они много трудились, чтобы добиться своего положения. Это надо уважать».

В тот вечер разговор с родителями был вежливой формальностью. Элвис рассказал, что весь день был занят делами в казарме; за этим последовал разговор о службе.

– Чем ты здесь занимаешься? – спросил папа, намекая, что у человека, который оказывает внимание его дочери, должна быть надежная хорошая работа.

– Сэр, сейчас я – водитель джипа Четвертой танковой дивизии в Бад-Наухайме.

– Не самая легкая работа в это время года.

– Верно подмечено, сэр. У нас уже было несколько холодных ночей. Да и мне надо быть особенно осторожным. Мой тонзиллит дает о себе знать, когда падает иммунитет, и это вредно для голоса.

– Рад, что вернешься домой?

– Да, сэр. Уже через пять месяцев.

Затем Элвис спросил моих родителей, нравится ли им в Германии.

– Очень нравится, – сказал папа. – Мы собираемся остаться тут еще на три года.