– Что же делать тогда? – растерянно спросил Авир.
– Ничего. Знаете, по дороге сюда я загадал про себя: если мы застанем его дома, то, наверное, все уладится добром. А если нет, то… Рубен не договорил.
– То что, абба? – спросил Ахар.
– То надо быть готовым к самому худшему.
– К чему худшему?
– Он убьет меня, – сказал Рубен. – И не только меня. Если мы его не опередим. Быть может, вот в эти самые минуты он принимает решение о нас. Нам тоже надо принять решение.
– Абба, мне не верится, что он убьет нас, – сказал Авир.
– У него нет иного выбора. Он не из простых. Сын Давидов. А сыны Давидовы никогда никому не позволяли унижать их безнаказанно. Так что кровопролития не миновать.
– Нет, абба, можно миновать! – с волнением сказал Авир. – Надо поговорить с рабби Иссаххаром.
– Да, да, абба, – подхватил Ахар, – рабби Иссаххар исправит все. Да и Элохим его послушается. Все же – тесть.
Рубен задумался. Рабби Иссаххар был единственным человеком, к которому можно было обратиться за помощью. Он всегда находил выход из самых трудных ситуаций.
– Хорошо, пойду поговорю с ним, – сказал Рубен, – хотя сомневаюсь, что от этого что-то изменится. Некоторые вещи в этом мире, к сожалению, просто непоправимы.
Дом Второсвященника окнами выходил на площадь Офел. Тут же рядом, неподалеку от Конских ворот, находился дом Первосвященника. Испокон веков первые лица высшего духовенства имели свои резиденции на этом месте, в непосредственной близости от Храма.
Рабби Иссаххару едва перевалило за шестьдесят, но он выглядел намного старше. По природе он был добродушным человеком. Рядом с ним люди обретали умиротворенность. К нему часто обращались по спорным вопросам.
Его облик выражал внутреннее благородство и врожденную мудрость. Серебристо-седые волосы и борода, худое, несколько высохшее лицо, испещренное морщинами, одним словом, все в его облике несло отпечаток прожитой сложной жизни. Рабби Иссаххар овдовел молодым, ему тогда еще не было и тридцати лет. Жена оставила единственную дочь, которую он любил больше всего на свете.
Он был потомком Аарона по прямой линии. От Аарона до Ония Третьего в течение почти тысячи лет первосвященство переходило от одного его предка к другому. Традиция была прервана Антиохом Эпифаном, эллинским царем Сирии, который впервые отстранил первосвященника от должности. Потомки Аарона надолго потеряли власть в Храме. Царь Антиох также впервые ввел практику назначения первосвященников, что прижилось при Хасмонеях. Некоторые хасмонейские цари стали провозглашать первосвященниками самих себя.
Семнадцать лет тому назад, придя к власти, царь Ирод восстановил дом Аарона в первосвященстве, но при этом не отказался от обычая назначения. Коген Гадолом он провозгласил Анан-Эла, происходящего из рода Аарона, но вскоре был вынужден сменить его восемнадцатилетним Аристобулом, последним отпрыском Хасмонеев. Царь оказался в сети интриг, умело сплетенных своей тещей Александрой, матерью Аристобула. По ее мнению, иудейский трон и первосвященство исконно принадлежали хасмонейской династии. У нее была короткая историческая память, которая не шла дальше Хасмонеев. С помощью царицы Клеопатры ей удалось уговорить всемогущего Марка Антония, и тот принудил царя Ирода отдать первосвященство Аристобулу. Однако год спустя царь утопил Аристобула и вернул первосвященство на короткое время Анан-Элу. Затем, Анан-Эл был сменен Йешуа бен Фабием. Впрочем, также ненадолго. Новым Коген Гадолом был назначен Симон бен Боэтий. Царь был пленен красотой его дочери Мариамме[9], на которой и женился, как только Симон бен Боэтий стал Первосвященником. С помощью тестя царь рассчитывал прибрать к своим рукам власть над Храмом. Но ему это не удалось, поскольку рабби Иссаххар, будучи Второсвященником, своим авторитетом во многом превосходил Первосвященника. В иудейской истории нередко настоящая власть принадлежала не первому лицу, а тому, кто следовал за ним.