– В Избурне? – переспросил он медленно. – Я бы держался от тех краев подальше.

– Почему же?

– Это про́клятое место. И Каудрей тоже. Я рад покинуть его, прежде чем проклятие возымеет действие. В Избурне когда-то было небольшое приорство, освященная земля. Когда монастыри распустили, а имущество раздали придворным, их сила и святость никуда не делись. Один монах наложил на разорителей проклятие огня и воды. Это место, – он махнул рукой в направлении мирных стен Каудрея (его северный акцент стал сильнее), – погибнет от огня, а его хозяева – от воды. Здания сгорят, а владельцы утонут. Мы не знаем когда. Может, завтра, а может, несколько поколений спустя.

– Через несколько поколений всему приходит конец, – сказала я. – Даже тому, что мы так усердно стараемся сохранить. Чтобы это объяснить, не нужно никаких разговоров о проклятиях.

– Как вам будет угодно, мадам.

Он быстро поклонился и исчез.

После завершения пикника сэр Энтони с женой настояли на том, чтобы показать мне сад c променадом. У него был традиционный сад с клумбами, довольно замысловато устроенный, с несколькими фонтанами и огибающими их дорожками, усыпанными гравием; увитыми плющом беседками и цветником, где произрастали желтоцветы, розмарин, лаванда и, разумеется, алые и белые розы.

– Мои садовники пытаются вывести настоящую розу Тюдоров, – сказал он. – С алыми и розовыми лепестками. Пока что нам удалось добиться только того, что все лепестки получились в полосочку.

– Мы, Тюдоры, сами в полосочку, – подбодрила я его. – И думаю, самая полосатая из всех я, потому что стараюсь принимать во внимание все взгляды, какие могу, – за исключением изменнических. Но и мои воззрения на измену мягче, чем у большинства.

Я хотела было упомянуть о церкви и обряде, свидетельницей которого стала, но потом вспомнила слова, которые сама же выбрала в качестве девиза: «Video et taceo» – «Вижу, но храню молчание».

– В нашем поместье имеются обширные рыбные пруды, – сказал он, когда мы приблизились к одному из них.

Поперек было натянуто несколько сетей, и c одной стороны сидел удильщик. Когда мы подошли ближе, сэр Энтони затянул явно отрепетированную заранее речь о предательстве. Перечислив все его пагубные стороны, он завершил ее следующей сентенцией:

– Помыслы некоторых нечисты настолько, что они не могут жить в прозрачной воде. Как верблюды не станут пить, не замутив воды копытами, так и они не способны утолить жажду, не взбаламутив государства своими предательствами.

Чтобы я уж наверняка не пропустила последние слова, он почти прокричал их, что было крайне странно для мыслей вслух.

– Переизбыток ладана тоже способен замутить воздух, – предостерегла я сэра Энтони. – Берегитесь, дорогой друг. Verbum sapienti sat est[9].

Он наверняка понимал латынь.

От соленого ветра с Ла-Манша саднили губы. Я стояла на пристани в Портсмуте, проделав по суше неблизкий путь из Каудрея. На той стороне, в нескольких сотнях миль отсюда, лежал северный берег Франции. Король Генрих IV мог с легкостью преодолеть это расстояние, чтобы встретиться со мной. Я передала ему недвусмысленное – на мой взгляд – приглашение. Один правитель может только пригласить другого, но не приказать ему. Однако же в его интересах было принять мое приглашение. Я была уверена, что он его примет.

Не приходило никаких вестей о том, как обстоят дела у моей армии. Эссексу и его людям было дано распоряжение ждать в Дьепе и присоединиться к королю Генриху, когда тот будет отбивать у испанцев Руан. Дыхание Господне, если французскому королю дорога его корона, он должен мчаться сюда на всех парусах!