– Мы не смыкали глаз всю ночь, пытаясь различить плеск весел, который означал бы, что испанцы высаживаются на остров, – сказал Джордж Кэри. – Ни одному зрелищу в своей жизни я не радовался так, как виду их позолоченных ютов, удаляющихся прочь в лучах послеполуденного солнца!

– Удаляющихся прочь в направлении Лондона, – напомнила я ему.

Оборонительную цепь, которую натянули поперек Темзы, смыло первым же высоким приливом, а фортификационные сооружения на подступах к городу не были достроены. А это означало, что, когда в холмах запылали костры, призванные предупредить нас о приближении армады, Лондон оказался практически беззащитен.

– «Спасайтесь за деревянными стенами», как некогда сказал Дельфийский оракул афинянам. И в их случае, и в нашем это были корабли, – произнес Джордж.

Представление закончилось, и лодки, отсалютовав нам веслами, двинулись к берегу. Они дали великолепный спектакль, и я помахала им платком.

К нам, широко улыбаясь, подошел мэр.

– Вы славно нас потешили, – сказала я.

– Это еще не все. Я привел вам два живых напоминания об этом героическом сражении.

За спиной у него взревели трубы.

– Первое из них – это человек, который оповестил нас всех о вторжении. – Он сделал сутулому оборванцу знак выйти вперед и подвел его ко мне. – Это отшельник, который живет на развалинах церкви Святого Михаила на косе Рейм-Хед, в окрестностях Плимута. Он первым зажег сигнальный огонь.

– Это так?

Я наклонилась вперед, чтобы получше разглядеть его. Грязные всклокоченные волосы, рваный плащ, пыльные босые ноги. Кто он? Бывший монах, упрямо остававшийся на развалинах своей прежней обители после того, как монастыри запретили? Или просто полоумный старик?

– Воистину так, – отозвался тот дребезжащим голосом. – Я несу дозор круглый год. Но когда я увидел на горизонте эти корабли, такие черные и пузатые, плывшие огромным полумесяцем, я сразу понял, что это враг. Я поспешил развести костер.

Он не был полоумным, этот старик, разве что повредился в уме от долгого одиночества.

– Ты отлично справился, – заверила я.

Потом, повинуясь какому-то порыву, я порылась в кошельке и извлекла оттуда реликвию, символ нашей победы – квадратик ткани, вырезанный из одного из захваченных на кораблях армады знамен. Им поклонялись едва ли не как мощам святых.

– Это с одного из этих гордых кораблей. Теперь вся их гордость покоится вместе с ними на дне Ла-Манша!

– Тогда я с гордостью буду носить его на плече! – произнес старик.

Его растрескавшиеся губы дрогнули в улыбке, обнажая пожелтевшие зубы.

– А это еще один наш доблестный защитник! – провозгласил мэр. – Сэр Джордж Бистон, отважный капитан «Неустрашимого» и участник великой битвы, инсценировку которой вы только что видели.

Он сделал знак высокому мужчине, который стоял рядом с трубачами. Его плащ величественно развевался на ветру, а сам он держался как человек, не привыкший склоняться под ударами судьбы. Лишь когда он приблизился, я обратила внимание на то, что борода у него совершенно белая, а обветренное лицо все в морщинах, как поношенный кошель.

Древний старик! Он встал на одно колено – я отметила, что движения его вовсе не были по-стариковски скованными, – и произнес:

– Ваш благородный супруг, миледи, – он устремил взгляд на Кэтрин, – произвел меня в рыцари на палубе корабля сразу же после битвы. Это меня-то, в мои восемьдесят девять лет.

Меня очень сложно растрогать, но тут я почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы. Благодаря этому старику, вставшему на защиту нашей страны, я испытала такую гордость за то, что я королева англичан, какой не испытывала никогда прежде.