– Лондон кишит иностранцами, – заметил Роберт. – Ума не приложу, почему только мы их здесь терпим? Это же настоящий рассадник предателей!

– Иностранец иностранцу рознь, – возразил Энтони, напрягая голос, чтобы его услышали. – Огранщики алмазов, бежавшие из Антверпена, и крахмальщицы, которые крахмалят наши воротники, – этих мы точно выгонять не станем. Они ко всему прочему еще и налоги в двойном размере платят.

– Голландцы, гугеноты и швейцарцы – еще куда ни шло. Но как сюда проникли эти коварные испанцы?

– Дон Антонио, претендент на португальский престол, кажется, слишком уж у нас загостился, – подхватил Фрэнсис. – Живет здесь, пользуясь щедростью и покровительством ее величества, уже пятнадцать лет. Он знает, что терпение ее величества на исходе, так что он и его присные готовы идти на самые отчаянные меры. Я думаю, они передают его право престолонаследия испанцам. Это означает, что он наверняка пригрел у себя под крылышком испанских агентов.

– А разве Лопес не еврей? – спросил Роберт.

– Он выкрест, как еще несколько сотен его соплеменников, – пояснил Фрэнсис.

– У них есть какое-то специальное название, только я его не помню, – подала голос я.

– Мараны, – подсказал Энтони. – Разумеется, то, что он крестился, в Испании не имеет никакого значения. Мараны прекрасно жили там долгие годы, а потом в тысяча четыреста девяносто втором году испанцы их выгнали.

– Глупые, глупые испанцы, – усмехнулся Фрэнсис. – Добровольно изгнать из своей страны все мозги. Неудивительно, что с тех пор они делают глупость за глупостью. Впрочем, не нам на это жаловаться.

– Испания разбогатела только потому, что грабит обе Америки; в остальном же это наименее производительная нация во всей Европе, – сказал Роберт. – Можете назвать хоть один их продукт? Все ввозится. Когда снаряжали армаду, они не смогли даже сделать бочки, которые бы не текли. Жалкие люди. Фрэнсис прав: у них нет мозгов.

– Но этот Лопес… – Энтони вернул разговор к изначальной теме. – Он и в самом деле христианин? Иисус ведь тоже был еврей, но это не значит, что Он не был подлинным христианином.

– Откуда нам знать? Да и что это меняет? – отмахнулся Роберт. – Постановки «Мальтийского еврея» круглый год собирают огромные толпы, так что в глазах людей он уже подозрительная личность. Там даже яд упоминается. Всем известно, что они отравляют колодцы.

– «Всем известно», – передразнил Фрэнсис. – Вранья, которое «всем известно», хватило бы на тысячу свитков.

– Эх, жаль, Кит не увидел успеха своей пьесы, – вздохнул Энтони. – Когда он погиб, она неплохо шла, но даже и близко не так, как теперь.

– Он слишком много пил, – сказал Роберт. – Я знаю, поэты говорят, что выпивка помогает им творить, и, возможно, до некоторой степени это действительно так, но если бы он не пил столько…

– Его не заманили бы туда, где он нашел свою смерть, – подхватил Фрэнсис. – Пьяный – легкая добыча. Легко заманить, легко замазать. Кристофер Марло, убитый в кабаке по пьяной лавочке, – чем не правдоподобная история? Нет, его заставил замолчать кто-то влиятельный, кто-то, кому его шпионская деятельность была как кость в горле. Так что, Энтони, советую тебе смотреть в оба.

– Я не хожу по кабакам и не встречаюсь с людьми в тавернах в Детфорде, – сказал Энтони. – Я и до Эссекс-хауса еле-еле добрался.

– Мостовая перед Эссекс-хаусом может быть очень скользкой. Человеку, который не слишком твердо держится на ногах, ничего не стоит споткнуться и удариться головой, – предостерег брата Фрэнсис.

– Полы в королевском дворце тоже могут быть весьма скользкими, и благородному человеку тоже ничего не стоит поскользнуться и очутиться в Тауэре, – огрызнулся Энтони. – Так что ты тоже, Фрэнсис, смотри в оба.