– То, чего желает королева, не может быть ненужным! – вздохнула я (это уже начинало утомлять: то ей одно, то ей другое). – Тебе придется занимать деньги?

– Не теперь, – отозвался Роберт. – Пока будут стоять холода, откупа на сладкие вина должно хватить. Но как только потеплеет…

Он развел руками.

Да, что он будет делать в следующем году? В обозримом будущем никакой военной должности для него не предвиделось, и, если не считать регулярных заседаний в Тайном совете, мой сын был не у дел. Фрэнсис и Энтони Бэконы усердно плели новую шпионскую сеть, пытаясь раздобыть для Роберта сведения, которые он мог бы преподнести королеве и тем самым заслужить ее благодарность. Однако пока что они в этом не очень преуспели, а попытка Фрэнсиса воспрепятствовать принятию билля о двойной субсидии привела королеву в ярость. Теперь она не желала иметь с ним ничего общего, так что его дурацкая принципиальность дорого обошлась всем нам. Для такого умницы Фрэнсис, казалось, был исполнен решимости вести себя как можно глупее.

Я вернулась в Лестер-хаус, вернее, в Эссекс-хаус. Какая мне разница, как он теперь называется, если я снова живу в Лондоне? При дворе я появляться не могла, но зато из одного окна был виден Уайтхолл, а из другого – Стрэнд. Мимо наших ворот проезжал весь Лондон, и большая его часть была вхожа в наш дом, где мы держали собственный маленький двор.

Когда-то это был епископский дворец на Стрэнде, и некоторые утверждали, что по коридорам перестроенного дома ночами бродят призраки церковников. Если и так, они едва ли узнали бы епископскую обитель в этом лабиринте покоев, картинных галерей, садов и кухонь. После смерти Лестера дом отошел нам с Робертом, и тот немедленно переименовал его в Эссекс-хаус. Когда я отдавала его сыну, тут было голо и пусто. Королева заставила меня распродать всю обстановку с аукциона, чтобы выплатить ей долги Лестера. Ходили слухи, что она выкупила нашу кровать – просто в пику мне. Обставить дом заново было делом небыстрым. С тех пор как его обставлял Лестер, цены взлетели до небес, так что стены, ободрать с которых дубовые панели и позолоту было королеве не под силу, служили обрамлением практически пустых комнат.

– Потеплеет, а как же? – воскликнула я.

Здесь, в Англии, мы ждали солнца и тепла как манны небесной, но их влияние на доход Деверё приправляло ожидание страхом.

– Да, лето – наш враг. Если только ты не сумеешь распорядиться зимними месяцами к своей пользе.

Ну почему братья Бэкон не смогли накопать хоть что-нибудь? Все их разговоры и обещания так ни к чему и не привели.

– На носу Рождество, – сказал Роберт. – При дворе будет не протолкнуться. Королева возжаждет моего общества, и тогда…

– Что тогда? – Я против воли рассмеялась. – Еще раз пригласишь ее на танец? Мило, конечно, что она иногда зовет тебя Робином, а себя позволяет называть Бесс, но слова ценятся дешево. Она всегда предпочитает слова: они ничего ей не стоят.

– Я чувствую себя как бык в стойле. Застрял, и ни туда ни сюда. Даже имя себе ни на чем не сделать. – Роберт с досадой ударил свой плащ. – Только и остается, что наряжаться, затевать ссоры и волочиться за женщинами.

– Ты слишком уж с явным удовольствием предаешься последним двум занятиям, – предостерегла я его. – Не ввязывайся в дуэли и не распутничай там, где это может дойти до королевы. Излишне говорить, что она этого не одобряет. Взгляни, что случилось с Рэли. Она не выносит неверности, а ты женатый мужчина.

Я боялась, что Роберт унаследовал мою любвеобильную натуру; малышка Фрэнсис явно удерживала его у домашнего очага не тихими семейными радостями. Но осторожность следовало соблюдать прежде всего. Кто ходит по тонкому льду, должен держать ушки на макушке.