На ней было кремовое пальто длиной чуть ниже колен, идеально сидящее на её хрупких плечах, подчёркивая её безупречное чувство стиля. Из-под него выглядывал строгий чёрный костюм с приталенным жакетом и идеально сидящими брюками со стрелками, дополненный шёлковой блузой в оттенке топлёного молока с аккуратным бантом на воротнике..

Её каштановые волосы были идеально выпрямлены и аккуратно собраны в низкий гладкий хвост, из которого не выбивалось ни одной пряди. Макияж оставался минималистичным: ровный тон, подчёркивающий фарфоровую гладкость кожи, тонкие стрелки, придающие взгляду чёткость, и полупрозрачный розовый блеск на губах.

– Привет, – прошептала Лайза, вставая и подходя к Джини. Она обняла подругу, чувствуя, как та дрожит.

– Привет, – Джини ответила тихо, её голос был хрупким, словно на грани слёз.

Оливия, заметив приближение Джини, медленно оторвалась от своих мыслей, её взгляд стал мягче, и едва заметная улыбка тронула её губы. В отличие от Анжелы, к Вирджинии она всегда питала тёплые чувства, как будто видела в ней то, чего так не хватало остальным.

– Доброе утро, Вирджиния, – произнесла она с лёгкой, почти материнской интонацией. Её голос, обычно строгий, звучал удивительно мягко.

– Здравствуйте, миссис Трейсон, – Джини неловко потянулась, чтобы снять шарф, её взгляд блуждал по дорогим деталям интерьера, избегая встречи с глазами Оливии.

– Пожалуйста, зови меня Оливией, – с лёгким наклоном головы произнесла она, наблюдая за девушкой с одобрением.

Этот момент был как пощёчина для Лайзы. Мать могла быть снисходительной ко всем, но только не к Анжеле. Оливия, подняв идеально ухоженную бровь, бросила быстрый взгляд на Лайзу, словно невидимым штрихом подчеркнув: я одобряю всех, кроме твоей драгоценной Анжелы.

Лайза почувствовала, как внутри всё кипит, но сохраняла внешнюю невозмутимость. Осуждение Оливии всегда было слишком тихим, чтобы с ним можно было бороться.

– Где все остальные? – тихо спросила Джини, присаживаясь рядом с Лайзой.

Лайза замерла на мгновение, задержав дыхание, перед тем как ответить.

– Кэтрин, вероятно, всё ещё в камере, – с горькой усмешкой произнесла она, перекрещивая руки на груди. – Остальных я не видела.

Джини бросила на неё тревожный взгляд, её пальцы нервно теребили край кашемирового шарфа. Она обняла Лайзу, словно боялась, что та исчезнет в любой момент.

– Я так скучала, – прошептала она, обняв её крепче.

Лайза почувствовала, как тепло этих слов пробирается сквозь её броню. Это был первый раз за два месяца, когда она ощутила поддержку. Они провели два месяца в изоляции. Суд запретил им любые контакты: звонки и сообщения отслеживались, а электронные браслеты на их лодыжках ограничивали свободу передвижения. Они жили в своих собственных мирах – одиночество, окружённое постоянным вниманием СМИ, прессой и судами.

– И я скучала, – Лайза тихо вздохнула.

В этот момент Оливия, чьё присутствие сейчас давило на Лайзу, поднялась. Её телефон зазвонил, и, извиняясь, она направилась к окну. Её силуэт казался монументальным на фоне мягко падающего снега.

Джини, мгновенно заметив её отдаление, развернулась к Лайзе и, схватив её за руку, прошептала:

– Ты получала сообщения? – её голос был дрожащим, словно от нервов.

– Последнее сообщение было два месяца назад, – тихо ответила она, не зная, что ожидать.

– У меня то же самое, – пробормотала Джини.

– Думаешь, стоит ожидать чего-то плохого? – Лайза заметно напряглась, её глаза блуждали по холлу.

– Куда уж хуже? – Джини ответила саркастично, но её лицо оставалось напряжённым. Внезапно она заметила фигуру Джорджа Харингтона у входа. – Смотри, Джордж пришёл.