Лайза стояла у окна зала суда, её глаза были устремлены наружу, но она не видела красоты снега или огней. Её отражение в стекле показывало измученное лицо, на котором были видны следы ночных кошмаров. Маленькое зеркальце в её руке было таким же хрупким, как и она сама. Лайза пыталась поправить выбившиеся пряди своих идеально уложенных светлых волос, но её руки дрожали, не давая ей сосредоточиться.

– Ужасно выгляжу, – прошептала она себе, отводя взгляд от зеркала. Бледная кожа, тёмные круги под глазами, опухшие веки – её лицо больше не сияло, как раньше. Бессонные ночи и алкогольные запои, которые стали её утешением, оставили свой отпечаток.

На другой стороне зала, на холодной металлической скамье, сидела Оливия Трейсон – безупречная, как и всегда. Её чёрное платье, выполненное из плотного бархата, сидело безукоризненно, подчёркивая её идеальную осанку. Высокие кожаные сапоги из коллекции Gianvito Rossi удлиняли ноги, а тонкие кожаные перчатки дополняли образ властной, неприступной женщины. Блестящие светлые волосы были безупречно уложены, а строгий макияж с идеально очерченными скулами говорил о том, что Оливия не позволяла себе ни одной ошибки – даже в такие моменты.

Лайза сидела чуть поодаль, и, несмотря на явное внешнее сходство, в этот момент они казались полными противоположностями. Её наряд почти зеркалил материнский: такое же чёрное платье, но короче, с глубоким декольте и тонкими бретелями, а вместо сапог – замшевые ботильоны Saint Laurent на безумно высоком каблуке. Её светлые волосы были собраны в пучок, а макияж слегка размазался, выдавая напряжённость последних часов. Оливия выглядела так, будто держала под контролем целый мир, а Лайза – будто её собственный мир только что сгорел дотла.

Лайза медленно подошла к матери, чувствуя, как комок подступает к горлу. Она знала, что её действия разочаровали Оливию, но всё же надеялась на понимание, хотя бы сейчас.

– Ты всё ещё злишься на меня? – Лайза села рядом, её голос был тихим, почти неуверенным.

Оливия, не отрывая взгляда от фресок на стенах зала, вздохнула. Её лицо оставалось непроницаемым, но её раздражение было очевидным.

– Как можно было так глупо поступить, Лайза? – холодно ответила Оливия, её голос звучал как ледяное острие. – Ты под арестом, и вместо того, чтобы вести себя как следует, ты пошла в клуб. Анжела… Она тянет тебя на дно.

Лайза попыталась ответить, но слова застряли в горле. Её сердце сжалось от боли. Она знала, что мать права, но обвинения касались не только Анжелы.

– Не надо винить Анжелу, – наконец произнесла Лайза, но её голос был слишком слаб, чтобы переубедить Оливию.

Мать Лайзы отодвинулась в сторону, выражая своё явное разочарование.

– После того как ты связалась с ней, ты изменилась, – продолжала Оливия с ледяной чёткостью. – Я терпела твои выходки, твои попытки изменить свой образ, но теперь ты нарушила закон. Это уже слишком.

Эти слова резали сильнее, чем Лайза ожидала. Её мать редко была такой суровой, но сейчас она даже не скрывала, насколько сильно её дочери удалось разрушить всё, что они вместе строили. Лайза почувствовала себя ещё более униженной. Её взгляд снова упал на стекло, и в отражении она увидела, как в дверях появилась Вирджиния Флойд.

Джини выглядела растерянной и напуганной, её большие голубые глаза лихорадочно метались по залу, в тщетной попытке зацепиться за хоть что-то, что могло бы дать ей чувство безопасности. Она нервно сжимала в руках сумку Chanel 2.55 из чёрной матовой кожи с массивной золотой цепочкой, пальцы напряжённо теребили гладкую поверхность.