Богатый живет для себя,

а бедный – для Родины.

После трепетных вступительных экзаменов в нашу альма-матер всех энергичных первокурсников, подобно захваченным в плен народам, спешно сажали в элегантные грузовые машины и увозили в шальные края, где колыхались высокие картофельные побеги и веяло ароматами Родины. Бедные наивные Йорики еще не имели представления о многом. Мы не задумывались о сессии – этом щекотливом хождении по краю пропасти. Не подозревали о коварстве кабинета «доканата», или как мамелюки называли его еще «комната страха», «логово зверя». Неискушенные еще не успели ощутить себя у доски партизанами на допросе. И не знали, что стипендия – это чаевые от жмота…

Итак, несколько тентованных шаланд, полных студенческой кефали, с гурьбой наших на борту, умчалось в направлении сельских угодий Воложинского района Минской области. На плечи семнадцатилетних девчат и пацанов была взвалена серьезная задача – пополнить закрома Родины корнерплодно-валютными резервами.

Расквартировались быстро, как армия перед боем, по два-три человека на избу, у радушных и хозяйственных сельских жителей. Меня с двумя хрупкими сокурсниками поселили у озорной на вид старушки, как потом оказалось редкой скряги.

– Василиса! – представилась она и от смущения зарделась. Вряд ли, она была Василисой Премудрой, но и до Василисы Прекрасной не дотягивала. Ее личико напоминало другую сказочную героиню из лесной избушки на курьих ножках. Но было приятно, что она считала себя кокеткой и модницей.

Мне в соседи достались два орлика: один деревенского происхождения – Толик Соловей. Второй – мой земляк Коля Слабко из Рио-де-Могилева, любитель группы «Scorpions» и репчатого лука с салом.

Больших планов на заработки мы не строили, ехали ради романтики, ведомые любопытством. Но когда началась кипучая работа, про сладость утренних романтических грез пришлось забыть. Вставать приходилось в шесть утра под звуки гимна. А если просыпал, то лишался плотного завтрака, и приходилось аккомпанировать урчанием собственного желудка утреннему клацанью деревенских аистов, сидящих на электростолбах. Если подумать, то у аистов, конечно, жизнь – не сахар. Мало того что они своих птенцов выращивают, так еще вынуждены заниматься транспортировкой человеческих детенышей – в порядке оказания шефской помощи. Вот потому у аистов, наверное, вид облезлый и унылый, а песни охламонские – дробь барабанная. Хотя от такой жизни поневоле клювом клацать начнешь! И все-таки волнительные моменты настигли нас в сельской опочивальне уже в первый вечер во время подготовки ко сну. Разместились мы все в одной комнате. Бабка взгромоздилась на печку, нам же с ребятами были выделены места внизу.

Надо отдать должное заботливой старушке: встретила декханка нас хлебом и солью. Но овладевающие сельскими просторами и не догадывались о том, что в дальнейшем придется не только весь каравай отдать, но и самим всю соль слопать! И вообще гораздо гостеприимнее встречать картошкой со шкварками, чем хлебомсолью. Для двоих из нас добрая внимательная хозяйка отвела одну узкую койку с высоченной периной-горкой, на которой не то что спать – в колобки по скатыванию играть опасно. А третьему досталась деревянная скамейка, на местном наречии «канапа». Привозящим студенческий резерв в деревню поселянка сообщила, что за вознаграждение в ее избушке имеются три почти люкс-номера. Как видите, маркетинговый ход у понимающей Василисы был серьезный. Но первокурсники – народ неприхотливый, им и степной камень – подушка, и полевой сухарь – ватрушка. Когда тянули жребий, кому спать на старой скамеечке, «удачу» за лохматый хвост поймал Толик. С благоговением он окинул свое шикарное место дремоты обеспокоенным взглядом… Длина данного деревянного сооружения всем показалась мизерной. О достойной ширине бедолага в тот момент и не подумал.