Специалист службы безопасности внутреннего периметра завода, или по-простому – охранник КПП, Иван Фёдорович, своими служебными обязанностями не пренебрегал. Хотя ночной обход каждый час и не являлся строго обязательным, но Фёдорович – военный отставник и человек, всю жизнь привыкший жить по Уставу, следовал заведённому порядку. Уже третий раз в эту ночь он заглянул в кабинет к Сашке Смирнову (свет горит, значит, надо обязательно проверить), и в очередной раз убедился, что главный конструктор продолжает спать в кресле за столом крепким сном, положив голову на руки, скрещённые на столешнице, заваленной бумагами. Покачал головой со сдержанным неодобрением, сочувственно проворчал: «такой же, как его батя, как о нем рассказывают, неугомонный. Доконает себя…» и отправился дальше, подсвечивая дорогу фонариком.

***

Александр беспокойно вздрогнул, ему опять снился один и тот же сон. И этот сон был пугающе реалистичен.

Отец, сидящий допоздна в кабинете, увлечённо и как будто обречённо работающий над какой-то идеей, полностью его захватившей. Мать, внешне спокойная, но внутри, и это чувствуется, как натянутая струна – тронь и порвётся, с явным трудом сохраняющая спокойствие: «Сашенька, не мешай папе. Он работает». Сашка почти не видел отца. Его кумир и самый любимый человек на свете (если не считать маму, конечно) сутками пропадал на работе, а когда появлялся дома – наскоро ел, спал несколько часов и опять работал, работал… И сейчас Сашке только и всего, что разрешили зайти, обнять отца и тут же отправили в свою комнату, закрыв дверь отцовского кабинета прямо перед носом. Но не тут-то было, Саша протестовал против такой несправедливости – рывком распахнул дверь, но перед ним уже не убранство отцовского кабинета, перед ним разворачивалась очередная сцена прошлого, реальная, как сама жизнь, и от этого вызывающая сильнейшее душевное волнение.

Огромный ангар, ровными рядами выстроились вдоль стен мощные бронированные летательные аппараты иссиня-чёрного цвета, довольно большие для обычных дронов —выше Саши, похожие на гротескный гибрид вертолёта и птицы. Из дальнего угла доносился грохот – работало оборудование, сыпали искрами многочисленные сварочные посты. В помещении множество людей, каждый занят, сосредоточен, воздух буквально пропитан нервозностью и спешкой. В центре всего этого отец с планшетом, в окружении друзей, которых маленький Сашка так часто видел дома на праздники, улыбающихся, весёлых. Сейчас веселья не было и в помине. Угрюмые, напряжённые лица. И только отец как будто помолодевший, словно и не было этих последних месяцев давящей тишины и ощущения надвигающейся беды, что-то энергично объясняет, быстро нажимая на сенсорную панель планшета. А на огромном голографическом экране вьются в неуловимом прекрасном танце уменьшенные в десятки раз копии моделей машин, похожих на тех, что замерли вдоль стен ангара.

Кроме этих моделей, похожих на черных птиц, голограмма переполнена синими и серыми стилизованными вертолётами, боевыми машинами, стягивающимися или стремительно летящими к центру голограммы. А в центре билось сердце – крошечная алая звезда, соединённая пунктирными линиями с черными птицами, которые стремительно перемещались, маневрировали, очевидно, вели бой. То один, то другой сине-серый вспыхивали и исчезали. Но чем дальше, тем чаще птицы собирались в группы, бросались на сине-серых, затем исчезали вместе с ними в искрах и пламени или замирали, истаивая в воздухе, падая, оставляя за собой дымчатый шлейф. Когда птиц-защитников совсем не осталось, серая игольчато-острая хищная ракета вырвалась откуда-то из-за границы экрана, достигла сердца-звёздочки и вонзилась в него. Вся голограмма озарилась яркой вспышкой и изображение застыло. В наступившей тишине прозвучал громкий голос отца – голос с нотками искусственной бодрости: «Двадцать восемь минут, парни. Шансы и время ещё есть, попробуем немного улучшить».