Оказался я однажды в странной компании – латыша средних лет с мальчиком лет тринадцати-четырнадцати и молодого литовца. Обстоятельств почти не помню, но подобные ситуации в моей жизни – не редкость. Мальчика я отнес к латышу только потому, что тот представил его как брата. Однако при слове «брат» латыш с литовцем всякий раз обменивались двусмысленным взглядом и скабрезно улыбались, что давало повод думать, что мальчик связан с ними далеко не братскими узами. Дело было под Ригой, в низовьях Даугавы. Мальчик плавал, причем довольно резво – чувствовалась неплохая спортивная подготовка. Мы стояли на берегу. Латыш хвастался крупной старинной монетой, на которой два слова с предлогом между ними были написаны слитно. Вдруг мальчик исчез из нашего поля зрения. Я выразил беспокойство, на что латыш с литовцем только рассмеялись:

– Ничего с ним не будет. Он плавает, как дельфин. У него первый разряд по плаванию.

– Да, но где же он?

– Поплыл в Монреаль. Он давно бредит Канадой.

– ???

– Да что тут такого? Там тоже большая река, как и здесь. Отсюда до Монреаля можно проделать непрерывный водный путь, нигде не сходя на берег.

   Первый визит на космодром произвел на меня впечатление удручающее. Место, которое для меня всегда прочно связывалось с представлением об окне в небо, с большим открытым пространством, оказалось чем-то совершенно противоположным. Я заблудился в тенетах узких, темных коридоров, сумрачных залов, подсобных помещений. Редкие попадавшиеся мне навстречу люди в рабочих комбинезонах были также мрачны, неприветливы и немногословны. Никто толком не смог объяснить, как пройти в нужное мне помещение. Не больше проку было и от скудных указателей, условный язык которых я так и не смог понять.

   Он говорит мне: «иди, опоздаешь, ничего не достигнешь…». Мне обидно, я возражаю: «при чем тут время и мой ранний выход?». Ведь если я чего-то достигну или не достигну, то не потому, что рано вышел… Спускаюсь в старинном лифте в стиле модерн, выхожу на улицу. На улице дождь, зябко. Куртка с капюшоном не спасает. Бегу наверх, судорожно ищу что-теплое, что можно надеть под куртку, но тщетно, ничего теплого нет…

   Это как мыши мадам Софи. То, что у нее полно мышей, меня никогда не удивляло, но то, что они… разноцветные! Я сначала ничего не понял, не поверил своим глазам. Представляете, оказывается эта старая кошелка шила мышам костюмчики – каждой свой! [Куда там моей тете…] & T = ИСТИНА.

   Рутинная процедура снятия денег со счета в банкомате на сей раз пошла как-то не так. Не успел я ввести свой пин-код, как вдруг купюровыдающий слот аппарата выстрелил толстой пачкой денег. От шока я замер. И без пересчета было понятно, что сумма значительно превышала ту, что я ожидал увидеть на своем счету, да и к счету-то я, собственно говоря, не успел получить доступа. Я смутился и не рискнул притронуться к непричитающемуся мне капиталу. Даже покраснел от смущения. Но ведь деньги-то были нужны. Мне. Мои деньги. Я перемещался – пешком и на автобусах – от банкомата к банкомату. Везде на погружение карты в слот банкоматы отвечали немедленным выплевыванием пачки денег, причем толщина пачки увеличивалась от банкомата к банкомату. Наконец, я не выдержал и на автовокзальном банкомате выдернул из плюнувшей в меня пачки купюр сотню евро. В этот самый момент кто-то ткнул меня в спину и проскрипел мне в ухо противным голосом: – По всей сети испорчены приводные ремни. Это системный сбой. Вы не должны этому радоваться. Я резко обернулся, но мой собеседник успел мгновенно ретироваться. Я успел заметить лишь ускользающий за угол длинный черный плащ и высокий черный цилиндр. Из всех возможных ассоциаций сознание моментально выбрало андерсеновского тайного советника из «Снежной королевы». Я погнался за ним. Черная фигура то ускользала, то вновь маячила передо мной где-то в сумрачных подворотнях и темных дворах. Наконец, изрядно устав от погони, я настиг этого типа на вонючих задворках. Я выхватил у него трость, которой он толкал меня в спину у банкомата, и пригвоздил этой самой тростью к глухой стене, как бабочку для коллекции энтомолога. Я смотрел в его бледное, искаженное страхом лицо и злорадно улыбался. Я наслаждался иррациональным торжеством власти над неопределенным условным врагом. Я не нуждался ни в каком диалоге с ним, но, тем не менее, держа его пригвожденным к стене, произнес: