Имея в запасе часа два до медитативной вечеринки у друзей в петербургской Коломне, я решил скоротать ненастный вечерок прогулкой по Петербургу Достоевского. Я шел вдоль канала, временами спускаясь к самой воде и ежась от пронизывающего холода. Окончательно продрогнув, я вошел в подъезд и поднялся на второй этаж. До назначенного времени начала вечеринки оставалось минут двадцать. Ранний приход был бы воспринят в этом обществе как признак дурного тона. Поэтому я, примостившись на широком старинном подоконнике, начал медитировать, созерцая скучный серый пейзаж коломенского двора. Сначала появился вдрызг пьяный дворник в разорванной одежде времен Достоевского. Потом подкатила бричка времен Достоевского, из нее выскочили два хлыща (времен Достоевского, понятное дело), и ну мутузить раскачивающегося как маятник дворника. Порезвившись, они бросили несчастного обездвиженного дворника на кучу мусора и растворились в сером достоевском тумане… Настало время вечеринки. Я поднялся двумя этажами выше и увидел на стене санскритский знак, указывающий к выходу с лестницы на балкон. Я открыл дверь и прошел по длинному балкону к ярко освещенному окну. Окно, служившее входом – порталом – в царство медитаций, было открыто, меня уже ждали. Слегка подпрыгнув, я перемахнул через карниз и очутился в пропитанной пряными восточными ароматами хорошо натопленной комнате. Хозяйка и распорядительница салона госпожа Коринская с блуждающей улыбкой сразу же предложила мне капсулу Cheeragoo Joe – растительного наркотика, заявленного ей как «катализатор медитативных реакций».

   Действо началось. Я сидел, расслабившись, на мягком диване рядом с близкой своей подругой. Ничего не происходило. Никто не разговаривал. Только густой сизый дым пряных воскурений и звуки ситара из множественных динамиков, распределенных по всему пространству помещения. Через какое-то время сидящая рядом со мной, прильнув, шепчет мне в ухо:

– Ты его уже видишь?

– Кого? – спрашиваю я равнодушно.

– Танец рыб.

   Я посмотрел прямо перед собой и действительно: передо мной был круглый бетонный колодец, вокруг которого, подпрыгивая на хвостах и держа в пастях ольховые ветки, вели хоровод крупные форели. Мне казалось, что я метнулся куда-то в сторону от всего этого. Я бежал, не ощущая необходимых для бега усилий. Я знал одно, но знал это с ошеломительной ясностью, лучом пронизывающей мой путь: я сбежал из клиники. Я в больничной пижаме, но мне необходимо бежать, бежать что есть сил, пока меня не спасут, не примут те, которые уже ждут меня в зарезервированном для встречи ресторане. К счастью, я успел. Успел! Меня радушно приняли и вручили чемоданчик с одеждой и еще какими-то вещами и направили к туалету для переодевания. Также, дружески похлопывая меня по плечу и посмеиваясь, вспоминали старую байку про то, как продираясь против ураганного ветра вдоль Невы, меня обогнал Ленин весь в кожаном – кожаной кепке, кожаной куртке и кожаных штанах – и, обернувшись ко мне нагло улыбающейся восковой монгольской рожей с плюгавой бородкой, смачно плюнул мне в рожу… В туалете я снял с себя пижаму и, раскрыв врученный мне друзьями чемоданчик, приготовился уже было облачиться в новое, цивильное платье, как передо мной – нагим – вырос доктор-индус в голубом халате со стетоскопом на шее. Не давая мне одеться, аккуратно но решительно удерживая за руки, доктор оглядел меня всего с восточной деликатностью, после чего в миниатюрное переговорное устройство, висевшее у него на левом плече, ласково проворковал на «голубином» английском: