– Нет, нет! Отпусти, нет! Сына! Сына!

Свет ослепил. Исчезло небо над головой, деревья, трава. И сын испарился. Вернулись стены, ободранные обои, знаменитые лакированные шкафы, ковер, деревянные рамы. Солнце скудно падало сквозь потемневшие шторы. Место силы, дом, где силы осталось раз и обчелся. Вся в поту, со скрученным от голода животом. Организм продолжал собою тешиться. Зинаида Петровна очнулась, не переставая чувствовать хватку Алексея Петровича. Или кто бы ни был…

Впервые за долгое время Зинаида Петровна позавтракала. Она знала, что иначе не сможет дойти до больницы. Пара корок хлеба и холодный суп. Пропала на улице горечь, счастьем горело солнце. Дети сидели в песочнице под окном, играли в войнушку и радовались тому, что живы. Никто не косо не смотрел на Зинаиду Петровну, не замечал. Мир словно стал лучше.

В больнице тоже произошли изменения. В регистратуре приветливо улыбались, уборщица, увидев Зинаиду Петровну, крестилась. Пациенты, которые ранее истощали токсины, останавливались перед ней и говорили:

– Как же мы рады за вас, Зинаида Петровна!

Но она их слушать не хотела. Сквозь толпу, застоявшуюся в очередях, Зинаида Петровна подошла к кабинету Петра Сергеевича. Тот как раз стоял у дверей.

– Петр Сергеевич! – обратилась Зинаида Петровна. – Петр Сергеевич, я решилась. Хватит с меня сына мучить, он такой же живой человек, как и я… То есть я поняла, мне Бог сказал, что это будет правильно. Сделать, ну, вот это. Все подпишу, только скажите…

– Да незачем уже подписывать. Очнулся ваш сын. Ночью сообщили, я сразу примчался. До вас не дозвониться.

– Очнулся?

– Ну, как очнулся, показатели изменились, активности в мозгу и теле, организм заработал. Очень далеко до выздоровления, но это означает, что мы курс правильный подобрали. Вряд ли ему в скором времени станет лучше, но… Шансы есть. Павел и Дмитрий у него были, только ушли. Хорошие парни, не знаю, почему вы с ними так…

Петр Сергеевич не успел договорить, как Зинаиды Петровны след простыл. Она не могла бежать, но передвигалась, сметая перед собой любую преграду: то ли это молодая мать, то ли перегарный мужчина.

Зинаида Петровна аккуратно приоткрыла дверь в палату. Бородатого и кудрявого уже не было. Ушли, оставив окно нараспашку.

– Простудится ведь, – проворчала Зинаида Петровна.

С усилием у нее это получилось. Она взглянула на своего сына. Такой же, как и несколько дней назад. Немощный и грязный; от него воняло застоявшимся гноем. Бинты забыли сменить. В вены текла целебная жидкость. Зинаида Петровна смотрела и не могла понять: какая разница между тем, кем он был неделю назад, и сейчас? Как и лежало тело, так и суждено ему было лежать. Балансируя между жизнью и смертью, оно продолжало оставлять шрамы живым. Тогда она и почувствовала, чего ей стоила такая жизнь с сыном под головой. В стекле, поймав свое отражение, она не могла себя узнать. Былая живость улетучилась, покинула ее, оставив седину, мешки под глазами и различные проблемы с кожей; ногти превратились в хищные когти, растяжки проявились сквозь белизну. Каким зверем же она стала!

Обида на мир перешла к сыну. Она совсем забыла о себе – гордый поступок матери! Но долго родители обиду держать не могут. И она простила его. Новые силы тепло распластались по телу. Тот несчастный пожар, крики, ненависть к ближним – все это осталось позади. Ведь произошедшее в первую очередь трагедия ее сына. Не ее одной-единственной, как она мир вокруг убеждала. Она смогла спокойно выдохнуть. Зинаида Петровна протянула руки к сыну, чтобы в последний раз притронуться к молодой коже. Родной! Его лицо покрылось грубыми волосами.