В госпиталь мы заехали, по барски заняв автомашинами весь двор. Видно, адъютант метнулся в приемный покой, отдал соответственный приказ. Гляжу, несутся уже от входа два медбрата с носилками. Не вальяжно, как у любого уважающего себя медперсонала принято, а с серьезными лицами и с пониманием задачи в их ответственных глазах. Подбежали. Аккуратно достали с заднего сиденья, без вопросов и улыбочек погрузили на носилки и скорым шагом прямиком в здание. Генерал со свитой следом. Никаких лишних эмоций ни на лице, ни в действиях. Меня на разделочный стол для осмотра и лечения. Пришли военврач, сестра, выслушав указания генерала: «Осмотреть. Оказать помощь для возвращения бойца в строй», – принялись за дело.

Чем был прикрыт, убрали, осмотрели, и врач согласно инструкции задал вопрос:

– И что с вами, боец, произошло?

Решив сузить возможность надо мной ухахатываться, я ответил по-военному лаконично:

– Я упал в малинник.

– А как вы в малинник упали без трусов? Нарочно?

– Нет. Я был с женщиной.

– И что? От женщины без трусов стремятся сбежать, только если она вас жениться на себе заставляет.

– Меня, когда я на ней был, в анус шершень ужалил. Я вскочил и упал в малинник с крапивой.

– Ну а крючки с леской вы в малиннике насобирали?

– Нет. Мне после крапивы ничего не оставалось, как только в реку нырнуть. Там я их и нацеплял.

Врач был в маске, и, что у него отразилось на лице, когда он услышал мои ответы, я видеть не мог, как и у сестры в такой же маске. Он на нее посмотрел, она отвернулась и посмотрела на генерала.

– Я так понял, что у бойца это было впервые. В смысле – с женщиной, – это он им говорит.

– Боец! Тыл у солдата в любых обстоятельствах должен быть прикрыт во избежание любых неприятностей. Понятно? – это уже он мне.

– Так точно, – я уже знал, как избежать дальнейшего диалога.

– Работаем, – это врач сестре. – Будет жив-здоров, товарищ генерал. Вернем в строй, – военврач генералу так доложил о принятом им решении.

Генерал пошел на выход, у дверей обернулся.

– Знаете, боец, я в первый раз женщину попробовал, еще будучи в суворовском. Тот еще случай со мной произошел… – он улыбнулся чему-то своему – давнишнему и памятному. Тогда мне стало понятно, что генералы тоже люди, в свое время были молодыми и все у них было, как и у всех нормальных людей.

Все врачебные действия, какие были положены, со мной произвели: обезвредили крючки, обработали меня какой-то обезболивающей дрянью, даже заглянули (извиняюсь за подробности) в анус и там чем-то смазали, где надо, налепили пластырь. Мне значительно стало легче. На прощанье мне выдали старые солдатские штаны (ведь своих я был лишен) и отправили домой, пожелав крепкого здоровья и легкой службы в армии.

До армии друзья звали меня Шершень. А после не каждый уже и помнил, что со мной произошло в день, когда я лишился девственности… и, может, это и к лучшему… Так я закончил свою историю под веселый смех моих новых знакомых.

Они отсмеялись.

– Ты хороший враль. Почти как я, – Юля посмотрела, улыбаясь мне прямо в глаза.

– Ну тогда, если правильно говорить, то врун, а не враль, – решила поправить ее Лиза.

– Да нет. Врун пытается скрыть правду. Враль – приукрасить серость действительности. В этом разница.

– С чего ты взяла, что я соврал?

– Тебя никогда не кусал шершень. А меня кусал. Но история мне понравилась. Если ты хочешь, чтобы в нее поверили, замени шершня хотя бы на осу или просто скажи: «Кто бы там меня в зад ни ужалил, вы даже представить не можете, что я тогда испытал». Немного тайны – и пусть слушатель домысливает сам.

– А больно это, когда шершень бьет?