– Вы не должны допускать подобного.

Затем он показал на ребенка, пившего из лужи, на рой мух, вившихся вокруг лежащей в гамаке больной женщины, на животных, снующих среди мусорных куч.

– Ни этого, ни этого…

– Мы делаем все возможное, чтобы Господь смилостивился и избавил их от кары, – молимся святым целителям, служим мессы, приносим покаяние…

– Падре, это не работает.

Бальмису и его команде удалось сделать прививку всем, кто значился в списке прелата. В своем отчете о путешествии, который произвел в высшей степени благоприятное впечатление в архиепископстве, Бальмис особо подчеркивал необходимость борьбы с недоеданием, голодом, физическим насилием и загрязненностью индейских поселений. Также он предлагал обучить местные власти – чиновников и священников – практике вариоляции, чтобы они могли уже сами применять этот метод in situ[21]. В знак признательности Нуньес де Аро предложил Бальмису место хирурга в госпитале Сан-Андрес, где лечили самые разные заболевания; это была больница на тысячу коек, расположенных в тридцати девяти корпусах.

– Такого любителя научных исследований, как вы, доктор, наверняка привлечет тот факт, что Сан-Андрес обладает самой большой в Новой Испании фармацевтической базой, а также имеет лабораторию и отделение анатомии и аутопсии.

Бальмис раскачивался вперед-назад. Руки моментально вспотели. Предложение звучало более чем заманчиво. С научной точки зрения Мехико был самым прогрессивным городом во всей Америке. Он мог продолжить изучение курсов анатомии, физиологии и ботаники. Ему еще не доводилось работать в такой крупной больнице, к тому же имеющей такие ресурсы.

Но существовала одна загвоздка.

– Если я останусь в Мехико, мне придется покинуть свой полк…

– Вы могли бы уволиться из армии в качестве резервиста, а я вам помогу.

Так назывались военные, открепленные от своего подразделения; они могли самостоятельно выбирать себе место жительства. При этих словах архиепископа Бальмиса накрыло волной эйфории, он увидел свет в конце туннеля. Он опустился на колени перед прелатом и поцеловал ему руку.

Той же ночью он писал Хосефе: «Я вынужден продлить свое пребывание в Новой Испании по просьбе архиепископа и самого вице-короля.» Это был весомый аргумент, имеющий неопровержимую силу. Но Хосефа на его письма уже не отвечала.

Настойчивость доктора Поссе в том, что Исабель должна сделать прививку от оспы вместе с двумя отпрысками семейства Ихоса, в конце концов толкнула девушку на признание.

– Я не хочу подвергать опасности жизнь моего малыша, – лепетала она сквозь слезы. – Умоляю вас, не говорите ничего господам.

Медика совершенно ошеломило услышанное, потому что никак не вязалось с безупречной репутацией Исабель. Помимо того, эта откровенность ставила его самого в весьма деликатное положение. Зная благородный и снисходительный характер дона Херонимо и его супруги, доктор решил, что должен поделиться с ними новостями.

Господа вызвали Исабель в гостиную. Девушка робко вошла; лицо ее было искажено страданием, от стыда она не отрывала от пола покрасневших глаз. С порога она заявила, что вернется в свою деревню, ибо совершила непростительный грех. Исабель ждала бурной реакции, ругани и незамедлительного увольнения. Но она ошибалась. Не последовало ни брани, ни проповедей. В глазах хозяев ей мнился упрек, на деле же они просто не могли прийти в себя от изумления: казалось, кто угодно из слуг был способен так оступиться, только не она. Они сразу поняли, что девушка из-за своей доверчивости и неопытности оказалась жертвой обмана. Дон Херонимо высказался в том ключе, что никто не застрахован от человеческих слабостей, и прохладным тоном прибавил: